(на предыдущую стр.)                       (в оглавление)                       (на следующую стр.)

Лекция 5

Язык и культура

            Все, о чем мы говорим с вами в эти дни, касается того, как человек живет в пространстве языка. И мы уже знаем, что все вопросы, которых мы здесь касаемся, все это – часть глобальной проблемы: «как устроено человеческое сознание»? Как, постигая  (концептуализируя) мир, человек систематизирует, раскладывает по категориям, то есть категоризирует то, что ему открывается в мире? Как укладывается вся эта информация, все накопленное знание  в сознании человека и как эта же информация «оживает» в языке? И таким образом,  мы снова оказались внутри вопроса, как взаимодействуют  «человек и его язык»? И снова вернулись к лингвистике. Но к лингвистике новейшей, которая изучает язык «не в самом себе» и «не для себя», а исходит из того, что замечательно выразил один из ведущих лингвистов современности  Юрий Степанов:

Язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка; в соответствии с ним язык и должен изучаться» (Степанов: 2002,  с. 14-15).

Тут мне необходимо, чтобы вы вспомнили, что:

Язык – это человеческий феномен, который связывает жизнь психическую и жизнь общественно-культурную

Почему «психическую»? –Потому, что процессы познания, сравнения, обобщения – все это категории нашей психики.

Почему общественную? –Потому, что человек не живет один на необитаемом острове. Он живет среди людей. И общение, в котором он получает и отдает, происходит через язык.

А почему культурную?

На этот вопрос мы и постараемся ответить сегодня.

Итак, язык дан человеку общностью, мы не выбираем свой язык, а получаем язык там, где родились, там, где растем и открываем мир. Язык покрывает картину освоенного мира, он вбирает в себя знание о мире, которое накапливается ровно столько, сколько живет язык и говорящий на нем народ. Язык передается из поколения в поколение, а вместе с ним – духовный и практический опыт народа. Ведь не случайно великий Вильгельм фон Гумбольдт написал: «Ясно, до чего ничтожна сила одиночки перед могущественной силой языка...».

Большая часть накопленного народом опыта передается в зафиксированных языковых формах. Почему мы называем человека зайцем, змеей, свиньей? Почему позволяем себе сказать о ком-то «корова»? Разве для того, чтобы кого-то так назвать, нам нужно совершить творческий акт? Нет, это готовая форма, которую мы получили в наследство вместе с языком! Откуда мы знаем, что «поспешишь – людей насмешишь», что «сытый голодного не поймет»? Почему мы говорим, что чьи-то слова – вода, а у кого-то «не сердце, а камень»? Для носителей многих языков осел –  эталон глупости и глупого упрямства (глуп, как осел, ослиное упрямство); базар – эталон некультурного поведения, или общения по принципу «кто кого перекричит» (орать как на базаре, базарный тон, базарная женщина).

Но вот, что интересно, во многих культурах назвать не очень умную женщину можно «овцой». А вот, например, в Китае, это – комплимент. Там считают, что овца чудесное домашнее животное с замечательным покорным и  трогательным характером. Поэтому сказать женщине, что она  –  овца, значит подчеркнуть ее достоинства! Такие единицы в языке (не только слова,  но и в поговорки, пословицы, притчи, афоризмы, фразеологические обороты, идиомы) называются культурно маркированные. И чтобы их понимать, необходимы определенные фоновые знания.

Что это значит? Очень обобщенно, фоновые знания – это историко-культурный фон, включающий сведения о культуре общества в процессе его исторического развития; знание каких - либо реалий говорящим и слушающим, которые подразумеваются, но явно не проговариваются в диалоге, и которые являются основой языкового общения. Таким образом, мы можем сказать, что фоновые знания – это часть языковой картины мира.

И опять мы сталкиваемся с тем, о чем уже говорили – словарная дефиниция не всегда в состоянии передать весь комплекс значений и, скажем так, со-значений, оттенков смыла, коннотаций, которые понятны стандартной языковой личности. Потому что языковая личность располагает определенными фоновыми знаниями. А вот когда речь заходит об иностранных языках, там возникают проблемы. Ведь, изучая чужой язык, мы ориентируемся на словарь. А, между тем, фоновые знания, являющиеся неотъемлемой частью языковой картины мира, представляют одновременно и важнейшую составляющую профессиональной компетенции переводчика. Без них возникают различные ляпсусы при переводе. Без этих знаний можно даже оказаться в крайне неловкой ситуации. Легко ошибиться, если не знать, что public school –  это не «общественная», а «привилегированная частная школа», что Boxing Day (букв, «день бокса») не имеет отношения к боксу (это «второй день рождества» 26 декабря, «день рождественских подарков»), что Women's Institute «Женский институт» – не учебное заведение, а «организация женщин, живущих в сельской местности» (примеры из: словаря Великобритания: : Лингвострановедческий словарь 1978).

Языковая картина мира предполагает наличие у носителей языка определенного набора общих фоновых знаний, связывающих культурно маркированные единицы языка с элементами культуры. Напомню, что языковая картина мира – это    не научное отражение понятого мира, а  зафиксированное в языковых формах коллективное сознание этноса,  в том числе, и донаучное. Строго говоря, у каждого индивида существует своя картина мира, сложившаяся на основе его личного опыта, но:

Опыт отдельного человека формируется в рамках той культуры, в которой происходит становление личности, и наша интерпретация событий и явлений обусловлена культурой, к которой мы принадлежим.

Здесь нам надо уточнить, что же такое культура? Конечно, каждый из вас знает, что такое культура. Но я говорю о научном термине. В своем первоначальном значении латинское слово cultura означало культивацию, обработку. Следовательно, изначально культура – это все. что обработано.  В начале XIX века слово «культура» использовалось уже как синоним слова «цивилизация».

Сейчас в науке насчитывается около 200 толкований этого термина. Это связано с тем, что очень трудно в одном определении дать точное и исчерпывающее понимание такого сложного явления.  Мы с вами остановимся на таком:

Культура представляет собой сложное целое, включающее познание, язык, верования, искусство, мораль, право, обычаи, ценности и некоторые другие способности и привычки, присущие человеку как члену общества.

Мы говорили о том, что современная наука о языке «распадается» на множество локальных лингвистик. И дали этому факту объяснение – каждое направление высвечивает и укрупняет в сложнейшем объекте отдельные ракурсы.  На исходе XX в. сложилась и бурно развивается новая междисциплинарная область гуманитарных исследований, в центре которой язык и культура. Она называется «лингвокультурология».

·              Предметом лингвокультурологии «является изучение культурной семантики языковых знаков, которая формируется при взаимодействии двух разных кодов – языка и культуры, так как каждая языковая личность одновременно является и культурной личностью. Поэтому языковые знаки способны выполнять функцию «языка» культуры, что выражается в способности языка отображать культурно-национальную ментальность его носителей» (Маслова)

·              Цель лингвокультурологии состоит в изучении способов, которыми язык воплощает в своих единицах, хранит и транслирует культуру

·              Лингвокультурология оперирует термином «концепт»

·              В лингвокультурологии концепт – «сгусток культурной среды в человеческом сознании» (Степанов)

·              «Концептообразование» возможно только средствами родного языка (Вейсгербер)

·              Фоновые знания, пресуппозиции (убеждения), место и роль обозначаемого явления в системе ценностных ориентации играют ведущую роль в формировании плана содержания единиц языка, которые воплощают концепты культуры (Арутюнова)

·              Язык не только закрепляет и хранит в своих единицах концепты и установки культуры: через язык эти концепты и установки воспроизводятся в менталитете народа или отдельных его социальных групп из поколения в поколение.

В каждом языке существуют «опорные концепты» (по терминологии М. Мамардашвили), «ключевые слова» (в терминологии А. Вержбицкой), наиболее значимые для культуры, которая отражается и символизируется  в конкретном языке. Вместе с тем, многие концепты являются культурными универсалиями. Что это значит? Что существуют такие концепты, которые не ограничивается ареалом одной культуры. Помните, мы говорили о времени как об универсальном явлении? Но мы выяснили и то, что даже в универсальном, общечеловеческом, всегда выводимы такие ракурсы, которые составляют особенность, уникальность каждого народа, его языка и культуры.

Сегодня мы будем говорить о том, как связаны язык и культура на примере самого обыденного, привычного, и, слава Богу, доступного каждому. Мы будем говорить о слове-концепте «хлеб». потому что даже самые обыденные вещи могут оказаться символами высокой духовности. И тогда единицы обыденной лексики  становятся константами культуры, ее ключевыми словами, в которых человек увидел слияние физического и метафизического и  зафиксировал ценностное осмысление факта. Хлеб – едва ли не самое естественное понятие обыденной жизни человека. Везде, где народ имеет традиции земледелия, есть нечто, что становится его «хлебом», т. е. не только конкретным продуктом питания, но и символом пищи вообще. Однако путь к символизации языкового значения может отличаться от культуры к культуре. Проследим это явление на материале русского и грузинского, используя данные лексикографических источников, пословицы и поговорки, устойчивые языковые сочетания, грамматические конструкции. О чем говорят языки?

Чтобы проследить, как языковой знак превращается в одно из ключевых слов языковой картины мира, обратимся к лингво-когнитивному анализу и лингво-культурологическому анализу. Я предлагаю такую методику: классический анализ значения слова-номинатора концепта, а потом будем анализировать его на наномасштабном уровне для выявления мельчайших элементов смысла, наносем.  Это не только не сложно, но, поверьте, очень интересно!

БТС -2000 русского языка дает семь толкований лексемы «хлеб»:

1. Пищевой продукт, выпекаемый из муки. 2. Тесто, приготовляемое для выпечки. 3. Зерно, из которого приготовляется мука, идущая для выпечки такого продукта. 4. Зерновые на корню. 5. Пища, пропитание.|| Об основном пищевом продукте (како-л. страны, местности)  6. Средства к существованию. 7. О самом важном, необходимом для существования кого-л., чего-л.  В словарной статье приводятся также с пометой «трад.-нар.» следующее значение лексемы: Угощенье (первоначально в виде хлеба с солью).  

Какие фрагменты действительности закрепляются в русском языковом сознании за словом «хлеб»: растение + зерно + мука + вода + тесто + выпечка + продукт + пища + пропитание – > существование.

Каждая из перечисленных сем, актуализируясь в различных сочетаниях, в свою очередь, вступает в системные отношения с логически или ассоциативно связанными референтами. Например, сема «зерно» связана с  референтами «труд»,  «земледелие», «урожай», «засуха», «голод», «жизнь» и т. д. А сема «тесто» связана с водой, солью (отсюда – «хлеб-соль»). Этот же ряд демонстрирует, как происходит символизация значения слова «хлеб» до обобщающего смысла: самый важный продукт для существования человека; символ пищи, жизни; нет хлеба – нет  жизни.

А теперь сравним с данными грузинского лексикографического источника. Толковый словарь грузинского языка под редакцией А. Чикобава фиксирует только два основных значения слова и одно с пометой «доп.»: 1.Ежедневная пища человека, выпекается из теста, замешанного на пшеничной муке с водой и солью, может быть различной формы; 2. Однолетнее растение, весеннее или осенние, из размолотых зерен которого готовится эта пища. || Зерно этого растения. Получаем: пища + человек + выпечка + тесто + мука + вода + соль + форма + растение + зерно – > пища человека.

 Первый вывод. Словари фиксируют явную  асимметрию в количестве значений слова, но интересно, что значение слова «хлеб» в грузинском источнике посегментно покрывает всю область данного фрагмента действительности. Оно актуализирует связь этого продукта питания именно с человеком, подчеркивает, что он может быть различной формы, акцентирует внимание на способе его приготовления (мука с водой и солью), что в выраженном виде отсутствует в русском значении слова.

А теперь обратимся к пословицам и поговоркам, паремиям обоих народов. Это позволит проследить, как смысловые оттенки значения слова «хлеб» развиваются до обобщающих культурно освоенных смыслов.  И будем выводить культурно освоенные смыслы.

Представление о хлебе как о  символе пищи предписывается в качестве обязательного всем носителям русского языка. Хлеб насущный», «Хлеб всему голова (культурный освоенный смысл, КОС: хлеб – самое главное, основной продукт питания); «На чужой каравай губ не надувай, а пораньше вставай да свой затирай!», «Была бы голова на плечах, а хлеб будет» (КОС: хлеб дается тому, кто трудится); «Посадить на хлеб и на воду», «Перебиваться с хлеба на воду» (КОС: оставить/иметь самое малое); «Зарабатывать на хлеб» (КОС: зарабатывать на жизнь); «Есть чужой/свой хлеб»,  «Чужой хлеб горек» (КОС: жить за чужой счет/самому зарабатывать на жизнь); «Легкий/тяжелый хлеб» (КОС: легко/ трудом зарабатывать на жизнь), «Хлебное место», «Хлебный край» (КОС: выгодный, доходный, прибыльный); «Не брезгуйте хлебом-солью» (КОС: гостеприимство).

Выяснилось также, что изделия, приготовленные из теста, но не имеющие обобщающего смысла  «самый главный пищевой продукт», осмысливаются в русском языковом сознании с явно выраженной отрицательной коннотацией. Пироги пекутся с начинкой, но лучший пирог – это «Пирог с молитвой (хлеб)», «Пироги до того доведут, что и хлеба не дадут» (КОС: пироги – баловство, расточительство, следует помнить о черном дне); «Хлеб с водою, да не пирог с лихвою» (КОС: лучше в скромности, чем в сытости в излишней роскоши).

А что особенного характерно для грузинского языкового сознания? Обязательными являются следующие смыслы: «puri arsobisa» (хлеб насущный),  puris saxelis daviwyeba (забыть, как называется хлеб, т. е. название самого главного), «ZaRlis dapureba visime gulze»  (кормить хлебом собаку кому-то назло) (КОС: хлеб – продукт питания человека, а если кормят хлебом собаку, это нарушение нормы) «adamians Tu puri da marili aqvs, SeuZlia “puroba” gamarTos, xolo Tu orive aklia, sufra “koWlia” (если у человека есть хлеб и соль, может устроить пир, а если нет ни того, ни другого, стол у него хромой) , (КОС: хлеб – основной продукт питания); puri gautexavT  (давай переломим хлеб (вместе), «puri gautexavT, Zmoba SeuficiaT» (хлеб переломили, в дружбе поклялись), (КОС: хлеб как самое главное делят с другом).

И здесь я хочу отметить, что для грузин было не принято резать хлеб ножом, его переламывали. Это  общая для многих восточных культур традиция. В Иране, Турции, Индии, на Кавказе к хлебу не прикасались ножом, а только руками. Переламывание хлеба, таким образом, для грузинского сознания – это как начало самой еды, так и начало дружбы.

А теперь сопоставим, что мы выявили.

В обоих языках  «хлеб» осмысливается как «пища» вообще, соотносится с символом жизни и понимается как самый главный продукт, который добывается в поте лица. Он может быть горьким (mware), чужим (sxvisi), сухим (xmeli), пустым (carieli). В устойчивых сочетаниях обеих культур хлеб символизируют радушие и гостеприимство.  Однако, в грузинском сознании актуализируется смысл: хлеб как самое дорогое предлагают вместе с доверием и дружбой. Общей для обеих культур является связка «хлеб-соль» (pur-marili). Но грузинское мировосприятие фиксирует еще одну пару-символ:  «хлеб-вино» (pur-Rvino). Причем, по мнению ряда исследователей, именно «хлеб-вино» является для грузинского языка первичной. Так, грузинский исследователь Т. Сахокиа отмечает: «Хлеб-вино, как хлеб и соль, главные элементы грузинского стола. Если на столе только хлеб и вино, такой стол считается полным. Следовательно, для оказания уважения  достаточно хлеба и вина. Тот, кто отведал хлеба и вина, считается должником хозяина, и обязан всегда помнить об этом с уважением» (1954, с. 29). Это предположение подтверждается и частотностью данного варианта символа. Таким образом, в обыденном языковом сознании при общем совпадении ценностной оценки и векторов символизации, фиксируется расхождение: русской символической связке хлеб-соль противостоит грузинская символическая триада хлеб-соль-вино. Отметим, что  второй компонент может быть опущен. Более того, по нашим данным  на современном уровне прослеживается тенденция к большей частотности варианта «хлеб-соль».

А здесь начинается самое интересное! Это похоже на исторический детектив! Русский и грузинский языки являются языками православной культуры. Оба языка одинаково, почти мистично, оценивают хлеб, который осмысливается как символ жизни, не только в этом, человеческом мире, но и в мире Божественном. При этом самый главный хлеб – это хлеб, подаваемый для причащения. И для русского, и для грузинского сознания это – обязательно дрожжевой хлеб из теста с солью, поскольку в православном Богослужении Евхаристия совершается только в квасном хлебе. В этом хлебе символизируется жертва благодарения: человек жертвует Богу самое главное (символ земной жизни) и в ней же обретает как благодать символ вечной жизни. Именно об этом русская поговорка «Нет хлеба дороже, как в просвире...». У нее есть продолжение, неожиданное в этом контексте: «...а золота, как в кольце». Для православного христианина хлеб неразрывно должен быть связан с вином как  частью христианского таинства Евхаристии. Однако русское языковое сознание[1] молчит об этом.  Подчеркнем, что здесь имеется ввиду именно языковая экспликация. В чем кроется загадка? Попытаемся найти ответ через факты языка. БТС -2000 фиксирует только одно значение слова «вино» в русском языке: Алкогольный напиток, получаемый в результате полного или частичного брожения винограда или плодово-ягодного сока. С пометой «разг.» словарь отмечает, что словом «вино» в русском языке называется и любой алкогольный напиток, например: «Хлебное вино(=водка)». Анализ дает следующие семы: жидкость + напиток + алкогольный + брожение  + виноград (или другой сок)+ хлебное вино – >  водка – > опьянение. Таким образом, в русском языковом сознании слово «вино» концептуализируется в символике двух слов «опьянение» и «водка».

В этой связи интересно наблюдение известного языковеда и культуролога Ю. Степанова, который считает, что потребление крепкого спиртного восходит к связке «Хлеба и зрелищ!», лежащей у истоков современной европейской цивилизации. То есть, забота о хлебе насущном, тяжелый труд, и нечто, что поможет забыть об этом труде: «Как связаны «хлеб» и «зрелища» в Древнем Риме, так связаны и в России «хлеб» и «водка». (Степанов 2004, с. 320). Далее ученый проводит мысль о том, что в каждом ареале в мире существуют не только опьяняющие напитки, но и растительные наркотические средства, характерные для данной культуры. В ареале всегда самым распространенным опьяняющим/наркотическим веществом со временем становится самый крепкий. Для русского ареала – это водка (хлебное вино), вызывающая опьянение гораздо более сильное, чем вино виноградное. «Опьянение как переход опьяненного человека в иной мир, в мир потусторонний, – универсальная черта всех культур,– пишет Ю. Степанов – ...Дело только в том, как расценивается самый этот мир – как мир всеблагих богов, sanctus, или как мир темных сил, мир запретный, для человека пагубный, неприкасаемый, sacer» (2004, с. 329). По мнению исследователя, оба мира – факт русской культуры. Двоякое отношение к вину, пьянству, водке подтверждают устойчивые выражения и паремии русского народа: «Сам хлеба не стоит, а еще вино пьет», «Хлеб на ноги ставит, а вино валит», «Недорог виноград терский, дорог хлеб деревенский» и «Коли сыт да пьян, так и слава Богу», «Поп в колокол, а мы за ковш».

Русское языковое сознание высшей ценностью (как продукт) в обыденном признает только хлеб, в то время как в грузинском сознании рядом с ним стоит и вино. Приведем в этой связи фрагмент из публикации протоирея Андрея Ткачева: «В крестьянской (читай, христианской) стране хлеб прочно ассоциировался с Евхаристией, то есть был такой пищей, таким даром земли, который при известных условиях становился Пищей Бессмертия... Будучи сыном невинодельческого народа, я подозреваю, что в любви грузин, армян, молдаван к виноградной лозе скрыта все та же любовь к Евхаристии. И нельзя без дрожи смотреть на черно-белые кадры старого фильма «Отец солдата». Старик-грузин отвешивает оплеуху молодому танкисту, поведшему танк на виноградник... Ты – фашист. Парень в танке не фашист. Он – русский, но он не окапывал лозу, не ждал от нее плодов. Он не знает песен, которые нужно петь при сборе урожая...Он вряд ли знает красивые тосты и до сих пор пил только самогон» (http://otrok-ua.ru/sections).

Если отталкиваться от мысли Ю. Степанова, из этого следует, что вино в грузинском ареале не закрепилось исторически как самое сильнодействующее опьяняющее средство.  Оно в большей степени ассоциируется с радостью, весельем, например: «Rvinosmuli, mxiaruli...» (выпивший вина, веселый).

С весельем изначально ассоциировалось питье и на Руси, о чем говорит знаменитое «Веселие Руси есть пити...». При этом пилась не водка, а мед, брага. Со временем легкие напитки вытесняются сильнодействующей водкой, а «пити» перестает быть «веселием». Качественно иное отношение к вину в грузинском обыденном сознании восходит, в первую очередь,  к общей традиции ареала. Однако именно в этой точке культуры, на территории одного ареала, ценностные оценки могут и расходиться, если в их основе лежат  иные религиозно-метафизические установки. Так, общеизвестно, что в исламском мире употребление вина категорически осуждается. Следовательно, в языковом сознании неизбежно фиксируется и конфессиональное осмысление понятий. По данным Библейской энциклопедии, виноград, лоза и вино еще в Ветхом Завете упоминаются как символы мира, спокойствия, радости, совершенства. Эта традиция развивается в христианстве: «Изображая внутреннее духовное и теснейшее единение верующих с Собою, сам Господь называет Себя виноградной лозой: Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой виноградарь (Ин. XV, 1-6)».

В Рождественском послании Святейшего и Блаженнейшего, Патриарха Всея Грузии Илии II подчеркнуто: «Для наших предков вино и хлеб, кроме своего обычного значения, были связаны с символом тела и крови Спасителя. Поэтому у грузинского крестьянина было особенное отношение к ним, он особенно ухаживал за ними... и это должно быть восстановлено» (2009).

рузинское языковое сознание закрепило: da iyo qarTlsa Sina puri da Rvino friadi (и было в Картли хлеба и вина несметно), uxvoba purisa da Rvinisa (изобилие хлеба и вина), Rvinos gasmev da purs gaWmev (пою вином и кормлю хлебом), puri-Rvino uleveli (нескончаемое хлеб-вино). Вышеупомянутая тенденция к доминированию в грузинском сознании связки «хлеб-соль» вместо изначального «хлеб-(соль)-вино», очевидно, также связана с тем, что Илия II называет «особенным отношением», вернее, с его утратой, поскольку указывает: «...и это должно быть восстановлено».

А теперь я предлагаю гипотезу.

Триаду «хлеб-соль-вино» можно рассматривать в качестве первичной для православного языкового сознания. В такой форме она символизировалась и закрепилась как культурная константа в   грузинском языковом сознании. Однако намечается тенденция к утрате этого символа.

Русское языковое сознание опускает  в ней третий компонент, «вино». Это расхождение  может быть связано с архетипами культуры каждого народа, всем историческим и культурным контекстом символизации смыслов в языках. Обе связки могут быть рассмотрены в качестве  символов  коллективного языкового сознания русского и грузинского народов. При этом существенно помнить о том, что символы отличаются не только от культуры к культуре. Внутри одной культуры выделяются разные уровни ее носителей, так называемая «культура храмов и школ и культура крестьянской общины». Подчеркнем, что  символы открыты для множественности интерпретаций и толкований, но точкой отсчета всегда будет языковое знание, закрепленное в языковой картине мира данного народа.

 Мы с вами могли убедиться, что языковые проекции концептов демонстрируют не только лингвистически освоенный мир, но и своеобразие способа освоения мира.

 «Язык создан по мерке человека, и этот масштаб запечатлен в самой организации языка; в соответствии с ним язык и должен изучаться»

·        Язык – это человеческий феномен, который связывает жизнь психическую и жизнь общественно-культурную

·        Опыт отдельного человека формируется в рамках той культуры, в которой развивается личность. Поэтому наша интерпретация событий и явлений обусловлена культурой, к которой мы принадлежим

Культура – это сложное целое, включающее:

·        познание

·        язык

·        верования

·        искусство

·        мораль

·        право

·        обычаи

·        ценности

и некоторые другие способности и привычки, присущие человеку как члену общества.

·              Предметом лингвокультурологии «является изучение культурной семантики языковых знаков, которая формируется при взаимодействии двух разных кодов – языка и культуры, так как каждая языковая личность одновременно является и культурной личностью. Поэтому языковые знаки способны выполнять функцию «языка» культуры, что выражается в способности языка отображать культурно-национальную ментальность его носителей» (Маслова)

·              Цель лингвокультурологии состоит в изучении способов, которыми язык воплощает в своих единицах, хранит и транслирует культуру

·              Лингвокультурология оперирует термином «концепт»

·              В лингвокультурологии концепт – «сгусток культурной среды в человеческом сознании» (Степанов)

·              «Концептообразование» возможно только средствами родного языка (Вейсгербер)

·              Фоновые знания, пресуппозиции (убеждения), место и роль обозначаемого явления в системе ценностных ориентации играют ведущую роль в формировании плана содержания единиц языка, которые воплощают концепты культуры (Арутюнова)

·              Язык не только закрепляет и хранит в своих единицах концепты и установки культуры: через язык эти концепты и установки воспроизводятся в менталитете народа или отдельных его социальных групп из поколения в поколение.

(на предыдущую стр.)                       (в оглавление)                       (на следующую стр.)