Интегративный анализ динамики семантических трансформаций смыслового пространства слова

Вардзелашвили Ж. А. В каталог
Певная Н. П.

The article describes theoretical basis, methods of integrative analysis of the word, for research purposes viewed as a dynamic microsystem – Frame/construct in which cognitive and linguistic processes are synchronized. The goal of our analysis is the reasoning and verification of an assumption that there is a reference point our minds for comprehending the object. We propose to consider this reference point an Initial Cognitive-Denotative Situation. The Initial Cognitive-Denotative Situation has a verbalized constant component – a Prototypical Core of Conceptualized meaning. Based on the wide specter of empirical material, we are able to demonstrate that the Initial Cognitive-Denotative Situation is the basis for further semantic transformations of the word’s meaning space. An impetus for these transformations is the intentional use of the word in a particular context.
The intentional use of a word is caused by the settings of human consciousness (supposition) that affect the modification of Initial Cognitive-Denotative Situation and transformations of a word's semantic space.

В предельной обобщенности все лингвистические штудии могут быть поняты как рефлексия над словом, высшей единицей постижения бытия человеком. Смыслы, которые стоят за физическим телом знака-имени, это отражение истории познания и описания данного фрагмента мира, конструирование в сознании его образа и дальше – усилием мысли – восхождение к понятию. Слово, прошедшее этот путь развития и зафиксированное в словаре, получает статус стабильной микросистемы, в которой в иерархическом порядке расклассифицированы сущностные характеристики названного.
Вопрос состоит в следующем: всегда ли эти характеристики отражают (воспользуемся образом пифагорейцев) «текучесть» вещей? В нашумевшем романе «Лавр» один из наиболее известных современных российских писателей Е. Водолазкин формулирует метафизическое утверждение: «Записанное слово упорядочивает мир. Останавливает его текучесть» («Лавр»). В предметном поле лингвистики эта изящно сложенная фраза остается только фигурой речи. Стабильность слова, как и любой системы, не безусловная, даже если оно зафиксировано в словаре – наименее изменчивом дескрипторе языка, что к примеру, наглядно прослеживается при анализе механизмов языковой метафоричности.
Если утверждение Гадамера, что в языке всегда происходят едва заметные изменения [5, 49], верно для всей системы, это верно и для его основной единицы – слова. В последовательно развиваемом нами подходе слово понимается как микротекст, фрейм-конструкт, который формируется в результате синхронизации когнитивных и языковых процессов, номинирующих реалию и вербализующих систему связей элементов в объекте. Готовые схемы нашего сознания, привычные ориентиры сложившейся картины мира являются предпосылками продвижения мысли к дальнейшему осмыслению реалии через интуитивно ясные отношения сходства. Застывшее слово – всего лишь знак, мертвый символ, оно оживает в Тексте, устной и письменной речи. Даже обыденные тексты, если вслушиваться в семантические вибрации слов, могут генерировать смыслы, мотивированные авторской интенцией словоупотребления, избыточные относительно первичной системы – словарной дефиниции. Этот процесс влечет за собой транспозицию компонентов внутри структуры на всех ее уровнях и как следствие, семантическую трансформацию смыслового пространства слова, даже едва уловимую.
В современных исследованиях синхронические и диахронические векторы развития артикулированной мысли восстанавливаются с применением допущений и научных абстракций различной степени сложности. В описательных целях эволюция когнитивных и языковых процессов, связанных с именем-знаком, может быть представлена следующей последовательностью: исходное знание – факт эмпирического осознания реалии, которое определяется как некоторая когнитивно-деннотативная ситуация, плюс понятое на ее базе новое знание, высвечивающее в объекте дополнительные признаки. В процессе эволюции познания новые/дополнительные признаки могут быть либо восприняты узусом как конвенционально признанные, либо остаться на периферии смыслового пространства слова как потенциальная возможность развития данной микросистемы. Таким образом, речь идет о модификации исходной когнитивно-деннотативной ситуации на основе перцепции, сопоставления, компенсации и интеграции.
В нашей методике реконструкция свернутой в слове исходной когнитивно-деннотативной ситуации осуществляется на основе компонентного анализа сопоставляемых дефиниций слова по данным авторитетных лексикографических источников. Процедура необходима для установления констатной семы, прототипического ядра микросистемы – вербализованного смысла исходной когнитивно-деннотативной ситуации. Последовательное выявление новых ментальных связей и обоснование смысловых интерпретаций когитально освоенного факта достигается в результате этимологического и экстралингвистического анализа, анализа прецедентных текстов и герменевтической интерпретации художественного дискурса, в котором действуют и дополняют друг друга онтологически взаимосвязанные структуры: структура ожидания и структура новизны. Чтение художественного текста – это всегда выбор, который задается внутренним миром адресата, а понимается и «усваивается лишь то, к чему есть посылка в сознании, во внутренних требованиях духа» [4, 64]. «Когнитивно-креативный процесс в нашем сознании начинается с некоего импульса, с толчка, который читатель ощутил в тексте. Это невидимая глазу, но ощутимая духу материя приводит в движение сложнейшие механизмы в нашем ментальном пространстве. Это некая частица, способная довести слова до точки «выброса» нового смысла. Она не вычленяется на уровне семного и компонентного анализа слов, но присутствует в слове как детонатор взрыва смысла. Именно поэтому мы полагаем, что компонентный анализ слова может быть дополнен дальнейшим дроблением семы…» [3-а, 33] на наносемы (термин Ж. Вардзелашвили)*. В контекстах интенционального словоупотребления наносемы являются семантическими маркерами ассоциативно-образных узлов в надзнаковом пространстве «парения» смыслов и аллюзий и, в том числе, отражают процесс расширения микросистемы.
В основе алгоритма интегративного анализа лежит установка: «интерпретирующий механизм не ограничивается знаниями о языке, он внеположен собственно грамматике языка и обслуживает более широкий класс задач» [7, 110]. Параметры анализа на этом этапе задаются онтологическими свойствами текста – диалогичностью и открытостью к интерпретации: «автор – читатель», где последний является не только адресатом, но и интерпретатором, актуализирующим в диалоге-прочтении интертекстуальное знание: «…мы знаем, что другой человек понимает тебя ˂…˃, когда помимо ряда словесно-знаковых форм присутствует дополнительный эффект сосуществования какого-то поля» [10, 368]. Таким образом, анализ учитывает интертекстуальные отклики (верифицируется методом интроспекции), влияние культурных символов и возможное влияние пратекста, который сформировался и закрепился в культуре как опыт-модель осмысления реалии, включающий аксиологическую и коннотативную составляющие.
Проиллюстрируем действие разработанного алгоритма на примере русской лексемы «глаз». Сравнительный анализ словарных дефиниций лексемы осуществлен на базе следующих словарей: Толковый словарь русского языка Д. В. Дмитриева [17]; Современный толковый словарь русского языка под редакцией Т. Ф. Ефремовой [16]; Большой толковый словарь русского языка под редакцией С. А. Кузнецова [15] и Большой толковый словарь русских существительных под редакцией Л. Г. Бабенко [14]. Процедура позволила выделить константный компонент и определить прототипическое ядро языковой экспликации концептуализированного смысла: тело человека/парный орган в глазных углублениях. Константа структуры, удерживая систему в логических и конвенциональных параметрах, эксплицитно или имплицитно присутствует во всех когнитивных дериватах, которые отражают некоторый этап познавательной и языковой деятельности в освоении реалии. Языковая актуализация прототипического элемента детерминируется параметром «объем концептуализированного содержания». Этот прототипический вариант понимается в исследовании как базовое знание, в нашем подходе – исходная когнитивно-деннотативная ситуация.
Реконструкция модификации исходной когнитивно-деннотативной ситуации в языковом сознании базируется на списке идентификаторов понятийной спецификации лексикографических толкований лексемы, отражающих семантические смещения относительно константы, которые с применением аппарата логики можно считать суппозициями, влияющими на семантико-ассоциативное разветвление базового знания и амплитуду модификаций. В связи с тем, что лингвистика традиционно оперирует термином «пропозиция», также заимствованном из категорий логики, обоснуем введение в анализ термина «суппозиция».
Как известно, наполнение понятия «пропозиция» варьируется в различных лингвистических школах и направлениях, но может быть сведено к следующему: термин используется для установления и описания отношений между предикатом и его аргументами в пределах семантического или информационного содержания предложения, высказывания или речевого акта, реже – всего текста. Согласно У. Куайну (W. Quine), пропозиция – это ключевая категория, по отношению к которой осмысливаются другие логические понятия. Например, синонимия предложений может быть определена через идентичность их пропозиции [13]. Таким образом, обобщённо речь идет об осмыслении факторов, мотивирующих реализацию внеязыкового содержания, и об анализе способов его экспликации. В исследовании объектом анализа на уровне «план содержания» является отдельно взятое слово в смыслообразующей функции и динамике модификации структурных элементов в контекстах словоупотребления. В обоих случаях анализ направлен на поиск обоснований семантических и логических отношений, но в пределах разных величин. Введение термина «суппозиция» обосновано смещением исследовательского ракурса. Суппозиция в приложении к анализируемому объекту – это допущение и допущенное, обосновывающее: а) отнесенность одного и того же слова «к областям, часто весьма различным» [20]; б) установку порождения смысловых трансформаций, модификатор исходного знания.
Суппозиции-модификаторы исходной когнитивно-деннотативной ситуации тело человека/парный орган в глазных углублениях в русском языковом сознании представляет собой следующую цепь трансформаций: специфическая функция → источник → восприятие → свет → внешний → материальный элемент → генезис → визуальный → пространство → предметы → субъективный → картина мира → процессуальность → нативная/утраченная способность/неспособность человека → физическое воздействие.
С особой наглядностью жизнь слова во времени внутри культуры можно проследить на материале паремий. Онтологическая вертикаль бытования лексемы «глаз» в русской лингвокультуре связана с синкретическими процессами, в частности, с развитием в смысловом поле единицы соматической лексики оппозиции «телесное-духовное» с сакральным компонентом значения, например: Не верь речам, верь своим глазам vs. Добрая совесть – глаз Божий. На этом уровне нами выявлены дополнительные суппозиции-модификаторы, не выводимые на материале словарных дефиниций: нравственно-этические нормы; враждебные действия или пожелание вреда; снисходительность; предпочтения – ограничение; преступная деятельность; безошибочность суждения; равнодушие; мера, величина; раздражение, возможность/ невозможность обладания; факт знания, личная система ценностей.
Дальнейший анализ системы «глаз», который посвящен поиску рациональных обоснований смысловых интерпретаций и усложнения герменевтического круга слова, осуществлен на материале корпуса поэзии И. Бродского, С. Гандлевского, О. Чухонцева. Интегративный анализ позволил экстраполировать авторские дескриптеры фрейм-конструкта «глаз», которые мотивируют семантические модификации исходной когнитивно-деннотативной ситуации тело человека – парный орган в глазных углублениях, гетерогенность или вариативную схожесть элементов внутренней стороны слова. К сожалению, параметры статьи не позволяют представить проанализированный материал в полном объеме, поэтому ниже приводится лишь небольшая часть эмпирической базы исследования, не только иллюстрирующая релевантность алгоритма в приложении к объекту, но и верифицирующая сформулированные презумпции.
1. Иосиф Бродский: Поскольку в наши дни/ доступнее для нас, /из вариантов двух, / страдание на глаз/бессмертия на слух… (Элегия на смерть Ц. В.). Интенциональная данность слова: метафорический образ, составленный из двух наречий, на глаз, на слух, в контексте эксплицитная оппозиция зрение vs. слух. В интенциональной данности оба словоупотребления это – авторские единицы градуса отношений с реальностью и бесконечностью мира. Меру человеческого страдания никто не может определить. Знание исторического и топологического контекста особенно обостряет восприятие строк: речь идет о физических и нравственных страданиях, там и тогда, где нравственные законы, как и цена человеческой жизни, – идеологизированные абстрактные понятия, всего лишь фарисейство. Образ основан на экзистенциональном опыте автора, лично пережит и прочитывается как эмпирический факт. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → мера. Авторский дескриптор: Тело человека → страдание → личная система ценностей → мироустройство.
2. Иосиф Бродский: Сильно опьянев, / вожди племен стеклянным глазами / взирают в даль, лишенную врага (AnnoDomini). Интенциональная данность слова: реализация некаузативного глагола восприятия «взирать» с зависимой именной группой «стеклянными глазами», где творительный инструмента/средства предопределен предикатом. Субъект вожди производит действие взирают при помощи части своего же тела глазами. Последовательность авторских маркеров в контексте представляет собой причинно-следственную комбинацию: вожди, действие алкоголя, направление, зрение, восприятие, безразличный, визуализация картины мира + темпоральность. Сочетание агенса вожди и предиката взирать определяют авторское отношении к государству и его руководителям. На языковом уровне вождь имманентно идентичен лидеру, руководителю, а исторический контекст позволяет сопоставить вождя с советскими партийными лидерами, руководителями. В словарях взирать представлено с пометой «книжн., устар.» или «высок.». Это – стилистически окрашенная экспрессивная лексема, содержащая компонент значения «выражать чувство, настроение» [15]; второй компонент описательной бинармы представлен описанием: «Стеклянный. 2. перен. Неподвижный, остановившийся, безжизненный (о взгляде, взоре)» [16]. При контекстуальном соположении глаза + стеклянные реализую образ, исходящий из внутреннего переживания автора, образованный «сцеплением» смыслов на наномасштабном уровне. «Наносемы одной единицы завязываются в узел с наносемами другой языковой единицы, каждая из которых номинирует соответствующую <…> систему. В точках, где происходит наложение интерполей…, образуется особая зона, зашифрованная, в том числе, и через культурные коды» [3-б, 116]. На уровне интроспекции образ соотносим с высокомерием и равнодушием глаз «сильных мира сего».
Итак, в данном фрагменте поэт выступает в роли наблюдателя, который видит и осмысливает мир и события. Можно сделать вывод о гражданской позиции автора и его взгляде на окружающее. Строки имплицитно содержат конвенциональную оппозицию поэт vs. власть, а в пределе – интеллигенция vs. государство, что характерно для культурной традиции России. Инвариант патерналистского текста русской культуры: для русской поэзии типична патерналистская парадигма отношений между государством, властью и обществом, что позволяет говорить о интертекстуальном характере патерналистской модели в данном фрагменте. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → инструмент → визуальный → субъективный. Авторский дескриптор: тело человека → равнодушие → личная система ценностей → мироустройство→ гражданская позиция.
3. Олег Чухонцев: …и так по горло сыты мы презреньем, /князья земные, их глаза пусты, /а их столы обильны всяким хлебом… (Пробуждение). Интенциональная данность слова: краткая форма прилагательногопусты реализуется в позиции характеризующего предиката, который на семантическом уровне указывает на признак субъектакнязья земные с отрицательным оценочным компонентом: глаза пусты, следовательно, ничего не выражают. На таксономическом уровне по имманентному признаку князь коррелирует с категорией «власть», аземной коррелирует с бездуховным; в контекстуальной рамке прослеживается дополнительная корреляция: материальное, земное благополучие. В контекстуальной бинарной оппозицииощущается влияние традиционной мифопоэтической схемы: мы, люди vs. они, князья; князья земные vs. князья небесные. Авторская интенция и повышение градуального признака реализуются и через оппозиции глаза пусты vs. столы обильны; сыты мы презреньем vs. их столы обильны всяким хлебом. Интроспективный анализ, подкрепленный энциклопедическими данными, в интенсионале синтагмы князья земные выявил компонент значения «князь тьмы». Согласно средневековой христианской концепции, силы зла образуют градацию, в главе которой стоит главный противник Бога, следующую ступень занимают «князья мира сего» [18]. Их основные качества: высокомерие, презрение, отвращение к человеку. Эмпирические данные задают направление координат ассоциативной изоглоссы патерналистской составляющей фрагмента: власть, вожди, безжизненные глаза // князья земные, отсутствие мысли,глубины, человеческих эмоций, внеположенность и враждебность социуму, антигуманность. Инвариант патерналистского текста русской культуры. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → визуальный → субъективный. Авторский дескриптор: тело человека → равнодушие → преступная деятельность → личная система ценностей → мироустройство → гражданская позиция.
4. Иосиф Бродский: Мы здесь одни. И, кроме наших глаз, / прикованных друг к другу в полутьме, / ничто уже не связывает нас /в зарешеченной наискось тюрьме (Шум ливня воскрешает по углам...). Интенциональная данность слова: в конструкции отсутствует творительный падеж как грамматический показатель инструмента действия, но контекстуально здесь актуализируется смысл, соотносящийся с переживаниями лирического героя в сцене расставания, где глаза становятся единственным «инструментом/средством» действия. Ситуация может быть интерпретирована как своеобразный речевой акт, в котором глаза – это орудие речи при полном отсутствии слов: речевое событие может состояться только при прямом или косвенном присутствии другого. Контекстуальное соположение глаз, прикованных друг к другу, не только реализует авторскую интенцию передачи эмоционального напряжения, но и верифицирует ситуацию диалога. Взгляд прикованных друг к другу глаз, где прикованный – «неотрывно устремленный на кого-либо, что-либо» [16]. Душевное состояние лирического героя, его эмоции и чувства невозможно облечь в словесную форму, отсюда, скорее всего, в зарешеченной наискось тюрьме в эту минуту слова не слышны, только взгляд, безмолвие, молчание. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → направление зрительного восприятия → ограничение. Авторский дескриптор: тело человека → индикатор интимного чувства → факт знания → невозможность обладания → боль.
5. Иосиф Бродский: Вещи и люди нас / окружают. И те, / и эти терзают глаз. / Лучше жить в темноте… (Натюрморт). Интенциональная данность слова: хронотопом контекста является глагольная форма окружают, помечающая некую область действительности и образующая экзистенциальную конструкцию рефлексирования автора по поводу реальности. Глагол терзают определяет действие – восприятие, причиняющее душевное и физическое мучение, следовательно, страдания лирического героя – это его восприятие действительности, пространства и времени, образ которого пронизывает весь корпус текстов Бродского. В контекстуальном окружении глаз, реализуя специфическую нативную функцию, сам становится объектом воздействия: его терзают, причиняют физические или нравственные страдания, мучения. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → враждебные действия → процессуальный → субъективный. Авторский дескриптор: тело человека → ментальное воздействие → боль → личная система ценностей → мироустройство.
6. Иосиф Бродский: Эта боль сильней, чем та: / слуху зренье не чета, / ибо время - область фраз, / а пространство – пища глаз. (Неоконченный отрывок). Интенциональная данность слова: лексема представлена в качестве зависимого члена посессивного генетивного сочетания, на прагматическом уровне – полюс антитезы с удвоенным маркером «слух/время – зрение/пространство», обостряющей восприятие авторской интенции. В фрагменте прослеживается образец метафорического использования прототипических репрезентативных систем: модель оппозиции, модель зрительной перцепции, модель вместилища (в терминологии Дж. Лакоффа) [9]. Бродский создает символическую метафорическую структуру, которая связывает узлы смысловых компонентов, коррелируя физическое и метафизическое. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → восприятие → субъективный → пространство → процессуальный. Авторский дескриптор: тело человека → боль → картина мира → предпочтения → личная система ценностей.
7. Иосиф Бродский: У замкнутой правды в плену, / не сводишь с бескрайности глаза, /лаская родную страну /покрышками нового ГАЗа… (Открытка с тостом). Интенциональная данность слова маркирована фразеологическим словосочетанием, которое вербализует типичный культурный образ чувственного представления «не сводить глаз». Процедуры анализа позволяют выделить прототипическую пространственную конструкцию, центром которой является наблюдатель. У Бродского это – не некто отстраненный. Его лирический герой рефлексирует в замкнутом пространстве, в бескрайности мира эти границы очерчивают место для плененной правды. Ироничное лаская родную страну является интертекстуальной отсылкой к реалиям времени: для правды нет места. Допущение подкрепляется образами стихотворения: ордер торчит из кармана, шофер посвящен в понятые. Автор прибегает к приему противопоставления: ограниченный локус vs пространство без границ: У замкнутой правды в плену, /не сводишь с бескрайности глаза. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → восприятие → визуальный→ пространство → процессуальный → утраченная способность. Авторский дескриптор: тело человека → картина мира → враждебные действия → факт знания → личная система ценностей → мироустройство.
8. Сергей Гандлевский: Художник слова над четвёртой рюмкою / Сидишь — и ни в одном глазу. (Цыганка ввалится…). Интенциональная данность слова: идиома ни в одном глазу соотносится с ситуацией отсутствия внешних признаков опьянения. Прагматический контекст проявляет негативную окрашенность фразы. Вывод сделан на основании следующего. Согласно культурной традиции, базовый фрейм «алкоголь/принятие алкоголя» связан с конвенциональной схемой причинно-следственных факторов: ощущение + положительный + эмоции, что имплицитно связано с символическим мифопоэтическим конструктом радости бытия, а в пределе – с символикой познания и незыблемости демиурга: In vino veritas. Но автор фиксирует состояние противоположное ожидаемому, на что указывает узуальная перифраза «художник слова», то есть писатель или поэт, которая в контексте приобретает ироничную коннотацию. Интерпретанта: беллетрист, сидящий над четвёртой рюмкою, где идиома окказиональный синоним произведения (по аналогии: работать над произведением – сидеть над рюмкой), а ни в одном глазу – отсутствие вдохновения, эйфории творческого опьянения. Следовательно, «трезвость» автора можно интерпретировать как эмоциональное состояние творческой личности в процессе создания произведения и имплицитный символ невозможности творить. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → процессуальность → физическое воздействие. Авторский дескриптор: тело человека → процессуальность→ ограничение → раздражение → личная система ценностей.
9. Иосиф Бродский: Двадцать шесть лет непрерывной тряски, / рытья по карманам, судейской таски, / ученья строить Закону глазки, / изображать немого… (Речь о пролитом молоке). Интенциональная данность слова: идиома строить глазки содержит конвенциональный смысл: пытаться выглядеть желаемым образом, понравиться кому-либо. Конвенциональный смысл предполагает, что речь должна идти о лице противоположного пола, но в контексте адресат действия по глаголу нравиться – неодушевленное существительное «Закон» (одушевление), причем с большой буквы, что в русском языке является графическим маркером уважения. Экстралингвистическая информация дает основание прочитать идиому как иронию автора. В узусе идиома частично коррелирует с фразеологизмом строить из себя: выдавать себя за кого-то другого, прикидываться, притворяться. Интерпретанта: выжить в условиях непрерывной тряски, рытья по карманам, судейской таски можно только притворившись не-собой перед системой с ее законами, в фрагменте – Закон (синекдоха). В контексте не только детерминирует позицию автора, но и ментальные стратегии, эмоции и определяет экспрессивную окрашенность всей фразы. Суппозиция-модификатор: специфическая функция → процессуальность → субъективный → картина мира. Авторский дескриптор: тело человека → процессуальность → ограничение → факт знания → личная система ценностей → мироустройство.
Как свидетельствует проанализированный материал, модификация исходной когнитивно-деннотативной ситуации в авторских интенциональных словоупотреблениях демонстрирует усложнение герменевтического круга слова. Семантические трансформации и расширение смыслового пространства слова мотивированы его интенциональной данностью в контексте, возможной интертекстуальной соотнесенностью с мифологемами, культурными символами, пратекстом культуры и читательским «Я», постигающим, переживающим и интерпретирующим смысл сказанного. Такое свойство слова предопределено изначальной диалогичностью любого Текста, что логично влечет за собой открытость слова к смысловым наращениям, которые рождаются из суммы прочитанных текстов и формируются в координатах индивидуальной картины мира. Именно так проявляется в слове энергия бытия, излучаемая текстами культуры, – энергия положения (контекст) и энергия движения (авторская интенция и читательская интерпретация). В диалоге «адресант – адресат» интертекстуальность является референтом культурно-литературной традиции, репродуцирует смыслы и очерчивает поле понимания, в котором рациональное и нерациональное переплетаются и дополняют друг друга. Поле понимания – это метафорический образ, который здесь объединяет время, как предпосылку субъективности, рефлексию, самовыражение и движение мысли.
Словарная дефиниция – это обобщение, зафиксированный коллективный лингво-ментальный опыт, сформированный языковым сознанием культурной общности. Слово в Тексте – это акт индивидуального постижения, переживания и описания мира. Но этот индивидуальный акт всегда задан изначальной целостностью слова как стабильной микросистемы. Прототипическое ядро языковой экспликации концептуализированного смысла (языковой компонент), условная когнитивно-деннотативная ситуация (ментальный компонент), лежащие в основе дальнейших смысловых наращений, являются лингво-ментальными маркерами стабильности микросистемы.
Все фрагменты с интенциональным авторским словоупотреблением лексемы «глаз» демонстрируют амплитуду модификации условной исходной когнитивно-деннотативной ситуации тело человека – парный орган в глазных углублениях,которая мотивирована выведенными в процессе анализа суппозициями-допущениями и обуславливает контекстуальные семантические трансформации в смысловом поле слова.
«Человек обнаруживает вокруг себя много озадачивающих его явлений и, обладая разумом, должен находить их смысл, включать их в определенный контекст, который он может понять и который даст ему возможность мысленно оперировать ими. Чем дальше развивается его разум, тем более адекватной становится его система ориентации, то есть тем более она приближается к реальности…» [12, 63]. Стремление объяснить неожиданное, которое усилием мысли возникло вместо привычно-ожидаемого, начинается с удивления, когда уже готовые схемы нашего сознания, ориентиры сложившейся картины мира бессильны в продвижении мысли к познанию. Но именно они являются предпосылками к таковому, поскольку дают основу для установления интуитивно ясных отношений сходства.
Для человеческого сознания мир постоянно находится в становлении, движении, изменении. Вместе с ним, в стремлении вобрать в себя «текучесть вещей» движется и постоянно преобразуется слово, даже если эти преобразования едва заметны. Таким образом, речь идет о слове, которое Гадамер именует «singular tantum», «вслушиваемое», «деятельное», излучающее силу слово [5, 52].

*Подробнее об этом см.: Вардзелашвили Ж. Наносмыслы в компонентном анализе слова // Славистика в Грузии, ТГУ. № 4, 2003; Гиперсмысл поэтического слова // Научные труды СПб. -ТГУ, YI, 2003.