Варзелашвили Ж.А.                                                                                                    В каталог                                                          
Певная Н.П.

НАЗВАНИЕ ТЕКСТА КАК ИНДЕКСТОР И ТЕГ-ДЕСКРИПТОР НАРРАТИВА

В современной лингвистике существует полифония мнений относительно характеристик гипертекста, что неизменно сопровождает процесс становления понятийного аппарата новой предметной области. Научная полемика  вокруг явления гипертекстуальности и  методологии его анализа продолжается с 90-х годов прошлого столетия, однако даже определение параметров объекта исследования все еще остается дискуссионным, например: текст на электронном носителе vs.  линейный текст; текст на любом носителе, но содержащий ссылки-указатели на другие источники связанной с текстом информации, текст как нелинейная запись и т.д.
В статье не ставится задача обобщения точек зрения  относительно статуса гипертекста или полемики вокруг характеристик феномена. Однако любое рассуждение в области, где оперируют не вполне четкими терминами, предполагает уточнение исследовательской позиции. Мы придерживаемся содержательного, а не формального критерия. Наша точка зрения сводится к следующему: любой текст может быть прочитан как гипертекст, что связано с  ассоциативностью человеческого мышления, а внутри текстуальной системы – с действием принципа межтекстового и внутритекстового взаимодействия.  Сказанное дает основание для допущения: название текста является индексатором информации, ее структурирующим параметром. Если воспользоваться языком информационных технологий, название – это тег, дескриптор, активный элемент «разметки» текста, который генерирует его топос и управляет гипертекстовым пространством. Реализацию этой функции можно проследить в электронно-информационных и нелинейных текстах, но в нарративе она недоступна непосредственному наблюдению и может быть выделена только  при специальном анализе.
Обобщенно, нарратив – это  способ  бытия текста: знаки, составляющие его ткань, становятся интепретантами, которые могут порождать схожие смыслы, провоцировать столкновение смыслов, восполнять коннотативные пустоты, а согласно   концепции Ж. Бодриара – симулировать смыслы- риверсии.  Таким образом, при индивидуальном восприятии текста как сети идей и смыслов создается динамическая саморасширяющаяся /самоуглубляющаяся структура. Нарратив – понятие постмодернизма, который, в том числе, основан на принципе деструкции, фрагментарности и комбинаторики, мозаичности, коллажности  и энтропии, являющейся свойством структурируемых сознанием систем. Симптоматично, что возникновение этого направления хронологически совпало с расцветом электронных технологий.
Обратимся к анализу заглавия-индексатора повести В. Сорокина «Метель», в нашем понимании – поискового идентификатора информационной базы, гипертекстовой системы.  Предложенная процедура позволяет выявить коды текста «метель», его категориальные и дескриптивные идентификаторы, которые структурируют «ткань» гипертекстуального пространства анализируемого нарратива. Этот индексатор детерминирует «адреса» и «пункты»  как внутри текста, так и в интертексте, выполняя функцию навигатора в «поисковом запросе», который защищает от дезориентации в гиперпространстве. 
Тема метели является одной из наиболее характерной и эстетически значимой  в русской мифопоэтической и литературной традиции, что подтверждается корпусом произведений с аналогичным заглавием: А. С. Пушкин «Метель», М. Ю. Лермонтов «Метель шумит…», Л. Н. Толстой «Метель», В. А. Соллогуб «Метель», С. Есенин « Плачет метель», М. Цветаева «Метель», Б. Пастернак «Метель»... В. Сорокин, «вытягивает» нить-метель из канвы XIX века и плетет из нее ткань своего текста, создавая свой коллажный рисунок, в котором все те же метания, поиски смутной цели, бесконечное хождение по кругу, бунт и покорность судьбе, безысходность. Метель можно кодифицировать как традиционный прием, организующий образ героя в условиях  жизненных трудностей, испытаний, ориентации в отношении принципов, решений и действий. Метель – своеобразный психологический тест, в процессе прохождения которого формируется персонаж.
На основании лексикографического и экстралингвистического описания ключевого слова-индексатора «метель» попытаемся идентифицировать одноименную  концептуальную схему, предметно-понятийную область ментального конструкта, включая коннотативные элементы  знака:

       Анализ словарных статей выявил  денотативный контент, который можно представить в виде схемы: очень→ сильное → действие & направление → масса → воздух → движение  & снег. Семантические маркеры “действие”↔“движение”↔ “направление”,  этимологическое и диахроническое описание лексемы ’метель‘ иллюстрируют механизм формирования на языковом уровне актуализированных  коннотаций [метель - от мету (Фасмер); метель – от мести (Даль)] и выявляют предикативную природу лексемы «метель». Имплицитно в  маркерах содержатся хронотопические признаки, т.к.  для совершения действия и движения требуется время. В свою очередь движение и направление происходят  в пространстве. Аккумулированные пространственно-временные характеристики выявляют фреймовую структуру лексемы, состоящую из взаимообусловленных узлов –  базовых схем-образов: источник → путь → цель [Лакофф, 2004:358].
Анализ вербальных воплощений на текстовом уровне выявляет дистрибуцию контекстных аппликаций как  в индивидуально-авторских, так и интертекстуальных границах. Состав операторов, актуализирующих контексты «метель»,  выявляет семантические пресуппозиции. Однако интерпретация не может обуславливаться  лишь семантическим компонентом. Конвенциональное значение, принятое в системе языка, неотделимо от прагматического элемента, который задает границы авторского употребления языкового выражения в конкретном контексте.  Совокупность пропозициональных элементов – предикатов, атрибутов, объектов –  демонстрирует индивидуально-авторскую интерпретацию данного явления. Контекстуальная дистрибуции лексемы «метель» в нарративе представляет его языковую онтологизацию,  проследим:
1. Он вспомнил двух обычных лошадей, на которых, совсем измученных метелью, он три с половиной часа назад приехал в проклятое Долбешино и которые сейчас стояли на станционной конюшне и, наверно, что-то жевали
2. Вон мятель-то как заворачивает.
3. Метель и вправду усилилась, снег несло и крутило.
4. Метель выла вокруг
5. От дороги не осталось никаких признаков: в низине везде лежал ровный снег, над которым вилась и выла метель.
6. — А где ж село? — пробормотал доктор, пялясь на покосившиеся кресты, вокруг которых словно в насмешку плясала и завивалась метель.
7. Вокруг него вилась и свистела метель.
8. Метель завыла в ответ.
9. Метель мела все так же, не ослабевая.
10. Доктору показалось, что сама метель показывает им дорогу…
11. Усталость, темнота и метель не лишили Платона Ильича того удивительного, радостного и бодрого состояния, которое он сегодня получил у витаминдеров.
12. Впереди была темень и метель.
13. Глубокий снег под ногами не кончался. И в этом снегу не было ни дороги, ни следов человеческих.
В ответ лишь выла метель.
14. — Есть след! — крикнул он, но снег попал ему в рот, и он закашлялся, кланяясь метели.
15. Он вспоминал свои зимние докторские выезды к больным, но не припомнил такой сильной метели, чтобы стихия так препятствовала ему.
16. — Мне придется заявить, — не очень решительно произнес Платон Ильич, понимая, что за такие слова он может через минуту опять оказаться в неуютной, воющей метели.
Структурно и функционально инвариантом для сценария «метель» является хронотоп: тема «метели» в русской литературной традиции соединяется с  типическими для дороги и путешествия   атрибутами пространства и времени. В каждой культурно-национальной    традиции прием художественного описания путешествия, дороги, пути как символа поиска ответов на извечные человеческие вопросы определяется традицией и системой культурных ориентиров – культурных констант. В русской мифопоэтической парадигме таким проводником в универсум поиска является тема метели. Поэтому дефиниция гештальта пространства,  его языковых дескрипторов инкорпорирует и «наивное» представление, и мифопоэтическую составляющую, и научные знания: «В сознании современного человека смешиваются ньютоновские, эйнштейновские (или даже постэйнштейновские) представления с глубоко мифологическими образами (…). На этот субстрат накладываются образы, создаваемые искусством (..), а также постоянной перекодировкой пространственных образов на язык других моделей» [Лотман, 1999: 296]. Согласно мифопоэтической традиции линейный путь имеет двойственную природу: путь к священному центру и путь к неизвестной окраине. При этом последний полон испытаний, преград, сомнений.
Для реконструкции текстуальной модели «метель» одноименного нарратива нами были выделены условные сегменты,  в пределах семантического объема которых актуализируется смыслы, свернутые в  заглавии-теге. Анализ позволил реконструировать векторы  распределения смыслов дескриптивной единицы повествования, которые структурируют динамические процессы смыслопорождения в симулякре «метель».  Проиллюстрируем:
1. Станция;начало пути, предопределенность, судьба:«Уездный доктор Платон Ильич Гарин был высоким, крепким сорокадвухлетним мужчиной с узким, вытянутым, большеносым лицом, выбритым до синевы и всегда имевшим выражение сосредоточенного недовольства. Вы все мне мешаете исполнить то очень важное и единственно возможное, на что я предопределен судьбою, что я умею делать лучше всех вас и на что я уже потратил большую часть своей сознательной жизни», — словно говорило это целеустремленное лицо с большим упрямым носом и подзаплывшими глазами». 2. Разделение пути: «Перхуша свернул на развилку: левая дорога шла на далекий Запрудный, а правая — в Долгое». 3.  Первое препятствие – поломка самоката: причина поломки – пирамида – упаковка наркотического средства: «Вдруг самокат тряхнуло, крутануло, послышался треск…[…] Самокат дернулся назад, дернулся еще, съехал с гиблого места и встал поперек дороги».«Угораздило напороться на эту пирамиду, — думал доктор, держась за спинку самоката. -Давно б уже были в Долгом. Прав этот Козьма — сколько же ненужных вещей в мире... Их изготавливают, развозят на обозах по городам и деревням, уговаривают людей покупать, наживаясь на безвкусии. И люди покупают, радуются, не замечая никчемности, глупости этой вещи... Именно такая омерзительная вещь и принесла нам вред сегодня...». 4. Переход из одного пространства в другое – мост: «Они подъехали ближе, и стог сена оказался мостом через речку». 5. Остановка на ночлег – дом мельника; встреча с «человечком»: «Доктор надел пенсне, глянул: на столе рядом с самоваром сидел, свесив ножки, маленький человек. По размеру он был не больше этого блестящего новенького самоварчика». 6. Второе препятствие: «…впереди была развилка». 7. Кладбище: «Крестов стало больше. Они торчали из снега. - Господи, это ж кладбище... - выдохнул Перхуша, натягивая вожжи». 8. 1. Вторая остановка – Витаминдеры (торговцы галлюциногенами): «Но он был доволен: от ровного, прочного, неколебимого на ветру шатра веяло победой человечества над слепой стихией». 8. 2. Искушение – проверка-испытание доктора Гарина: «Снять пробу с нового продукта». «Он почувствовал стыд за свою слабость, но ничего не мог поделать с собой: ему доводилось пробовать продукты витаминдеров, когда позволял достаток. Это сильно облегчало жизнь провинциального врача. Он позволял это себе хотя бы раз в два месяца. Но последний год с деньгами стало хуже, гораздо хуже: и без того не очень высокую зарплату сократили на восемнадцать процентов. Пришлось ограничить себя, и вот уже год как доктор Гарин не сиял». «Доктор смотрел на пирамиду… Он пробовал два предыдущих продукта витаминдеров: шар и куб. Они не были прозрачны и были раза в два меньше пирамиды». 8. 3. Волшебное – отделение от «пространства»: «Прозрачная пирамида издала тонкий, свистящий звук и испарилась. Горелка погасла. И в ту же секунду над столом, отделяя четверых сидящих от остального пространства и мира, сомкнулась моментально прозрачная полусфера из тончайшего живородящего пластика, настолько тонкая, что только этот звук смыкания, похожий на лопающийся, непомерно большой мыльный пузырь или на полусонное размыкание влажных губ великана, выдал ее возникновение». «Доктор хотел ответить «Раксагадам», но тут же провалился в другое пространство». 8.4. Галлюциноген: видение собственной казни: «Он кричит от ужаса. Толпа громко смеется, улюлюкает».9. Продолжение пути: «Он с наслаждением вдыхал морозный воздух, радуясь прикосновению каждой снежинки. Он во всей полноте, всем существом своим осознал мощь нового продукта — пирамиды. Пирамида … словно заново открывала жизнь земную. После пирамиды хотелось не просто жить, а жить как в первый и последний раз, петь радостный гимн жизни. И в этом было подлинное величие этого удивительного продукта».10. Потеря ориентации – метель «сбивает» с пути: «А Бог ее знает... Знать, леший нас водит, барин...». 11. Поиск дороги: «Но доктор решительно двинулся в плюющуюся снегом темноту. … И в этом снегу не было ни дороги, ни следов человеческих». «Снова обошел загадочный куст. По следам получалось, что он ходил все время по кругу». 12. Обнаружение дороги возницей, разжигание костра, продолжение странствия:«- Ни черта не нашел... - выдохнул он, хватаясь за самокат. - А я нашел, - еле слышно отозвался Перхуша. - Где? - А вон там...- ответил Перхуша, не двигаясь. (…)Постепенно костер занялся между двумя сидящими на корточках». 13. Мету, мету, не вымету (…): пора придет сама уйдет: «Метель перестала». 14. Встреча с волками: «Лошади встали, храпя. (…) Волки завыли». 15. Третье препятствие: встреча с великаном: «Доктор заморгал, не веря своим глазам, приглядываясь: горка, на которую они влетели, была не чем иным, как трупом большого, занесенного снегом. - Метров шесть дылда...».
А.С. Пушкин «Руслан и Людмила»:
Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман
Вдали чернеет холм огромный,(…)
…смотрит храбрый князь —
И чудо видит пред собою.
Найду ли краски и слова?
Пред ним живая голова.
16. Имплицитное указание на время: «Лес рубят — щепки летят...» — вспомнил доктор любимую поговорку прадеда. Прадед доктора Гарина, бухгалтер, часто вспоминал далекую сталинскую эпоху, когда эта поговорка была популярной у властей и у народа». 17. Сон  -  собственные поминки доктора: «Дыша духами и запахами своего гладкого, холеного тела, она приближает яркое лицо к Гарину».
А. Блок « Незнакомка»:
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
18. Решение идти пешком: возвращение к возку – хождение по кругу: «Снежная тьма обтекала доктора Гарина. Он шел и шел. Самокат, Перхуша, маленькие лошади — все осталось позади, как досадное прошлое, а впереди был путь, по которому надо было идти.(…) Он шел, еле-еле волоча ноги. И уже когда готов был упасть и навсегда остаться в этом вязком, бесконечном снегу, что-то остановило его. Разлепив смерзающиеся веки, доктор различил перед собой в темноте расписанную розами, изрубленную по краям спинку самоката».19. Ночлег в санях; сон  – венчание: «…проваливаясь в сон, доктор с трудом понял, что такое Долгое, но потом вспомнил, что он, доктор Гарин, едет в Долгое, он должен быть там с вакциной, его ждет Зильберштейн, который привил вакцину-1, а он, Гарин, везет вакцину-2, такую нужную и важную для пострадавших от боливийской черной. (…) … он добегает до храма, уже все внутри, уже батюшка стоит у аналоя, уже Ирина в подвенечном платье стоит со свечкой, он встает с ней рядом, ему дают свечку…»
А. С. Пушкин «Метель». «Я молча  выпрыгнул из  саней и  вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу церкви; другая терла  ей виски.  "Слава  богу", сказала эта, - насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили". Старый священник подошел  ко мне с вопросом: "Прикажете начинать?" - "Начинайте, начинайте, батюшка", отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она  показалась  мне  не дурна...  (...) … я стал подле  нее перед  налоем;  священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею.  Нас  обвенчали. "Поцалуйтесь", сказали  нам.  Жена  моя обратила ко мне бледное свое лицо». [режим доступа:  http://www.world-art.ru/lyric/].20. Утро после метели; смерть Перхуши; спасение: «Солнце сверкнуло на сером горизонте. Осветило снежное поле и чистое, бледно-голубое небо со слабеющими звездами и луной. (…)Доктор, жмурясь, поднес пенсне к глазам. Над ним склонились два китайца (…)  Тот одиноко лежал в опустевшем капоре, как в слишком великоватом для него гробу». 21. Новая жизнь:«И вдруг разрыдался, поняв, что Перхуша его окончательно и навсегда бросил, что в Долгое он так и не попал, что вакцину-2 не довез и что в его жизни, в жизни Платона Ильича Гарина, теперь, судя по всему, наступает нечто новое, нелегкое, а вероятнее всего — очень тяжкое, суровое, о чем он раньше и помыслить не мог».
В границах каждого отрывка высвечиваются те ассоциации, реляционные дескрипторы, которые «должны стать как бы ячейками сита, с помощью которых» проявляется «выход в другие тексты, другие коды, другие знаки» [Барт, 1989: 427-428]. В терминах, применяемых к  гипертекстовым системам, этот процесс можно соотнести с процедурой броузинга по ключевым словам. Это и отсылки к булгаковским и чеховским героям – земским и уездным докторам, и к пушкинской и толстовской «Метели»,  и к пушкинскому «Руслану и Людмиле», и к поэзии А. Блока, а фамилия главного героя –  к «Гиперболоиду инженера Гарина». Следует отметить, что первая книга романа А. Толстого называется «Угольные пирамидки», а в «Метели» Сорокина пирамидки – это новый, дорогой галлюциноген.
Существенно, что свободное комбинирование смыслов, которое порождает спонтанность ассоциаций, не является бессистемным и хаотичным процессом. Эклектичность смыслового наполнения знака-тега понимается нами как бесконечный процесс поиска смыслов одного и того же в его развитии [Бодриар, 1991: 207], что создает предпосылки  для формирования в индивидуальном сознании симулякра «метель».
Проведенный анализ позволяет также допустить, что организующим коннотативным дескриптором нарратива «Метель» является  конструкт «пространство», расширяющий его референцию. Поездка доктора Гарина, все перепития, преграды и встречи коррелируют с  мифопоэтической моделью пространства, которое осваивает герой, двигаясь за его пределы, к границе пространства, отмеченной «особой опасностью и концентрацией злых сил. (…)» [Мифы народов мира, 1992: 341]. Можно предположить, что заглавие-индексатор, тег-дескриптор «метель» возвращается к прототипу, т.е. испытывает риверсию, что предопределено гипертекстуальностью как системным параметром нарратива.

Библиографический список

• Барт, Р. Избранные работы. // Семиотика. Поэтика. Москва, 1989. – 415 с.
• Бодриар, Ж. Процессия симулакра // Silentium, вып. 1. СПб., 1991. –  207 с.
• Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. Москва., 2004. – 358 с.
• Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. М., 1999. –  296 с.
• Мифынародовмира. Энциклопедия, т.II.М., 1992 –  341 с.
• СорокинВ. Метель. Москва. 2010.

Text title as an indexer and a tag-describer of a narrative