Ж. Вардзелашвили                                                                                                                           В каталог

ЧТО МОЖЕТ ВЫСКАЗАТЬ МОЛЧАНИЕ?

ИЛИ ДВА ПРЕДЕЛА РЕЧИ

(Опубликовано: «Вербальные коммуникационные технологии». Материалы Международной конференции. Тбилиси, 2008.)

«О чем невозможно говорить, о том следует молчать»

Людвиг Витгенштейн

 «...речь, когда есть у нее слушатель, не остается без ответа никогда,
 даже если в ответ встречает только молчание»
Жак Лакан

Два великих психолога прошлого столетия –  Ж.Пиаже и Л. С. Выготский – при известном сходстве теорий, по-разному смотрели на  проблему природы и функций речи. Пиаже полагал, что эгоцентрическая речь ребенка обращена к самому себе, что лишь пройдя эту стадию, человек обретает опыт социальной речи. По Выготскому же даже эгоцентрическая речь ребенка социальна по своей природе. Мы привели здесь две точки зрения на природу человеческой речи (включая феномен внутренней речи) лишь с тою целью, чтобы в известной степени обосновать правомерность темы «Молчание» в рамках конференции по проблемам вербальной коммуникации. Отсюда и оксюморон – совмещение несовместимого – в названии  статьи как главный наш вопрос: «Что может высказать молчание?». Ниже мы попытаемся обосновать, что бинарная оппозиция «говорить – молчать» может быть рассмотрена и как единство, берущее свое начало в мысли и возвращающееся к ней.

Понимаемый как одно из основных проявлений человеческой сути, язык признается   в современном языкознании, философии, психологии научным объектом двухмерной природы. С одной стороны, язык доступен для наблюдения, но при этом он является и объектом «идеальной» природы, в котором реализуются «связи «бытия – языка – индивидуальной жизни – речевой практики – мысли – мыслимых моментов проживания» [16, 444]. Мысль находит свое семантическое воплощение в ментальном лексиконе, в единицах языка – словах, и может существовать только «скрепляясь» материей знака: произнесенной, написанной, не-высказанной. То, что осталось не-произнесенным, соотносится с полем понятия «внутренняя речь», разработанным   Л. С. Выготским: «Внутренняя речь есть все же речь, то есть мысль, связанная со словом» [7,  290]. По утверждению М. Хайдеггера, только в речи язык становится «артикулированным оглашением мысли» [17]. Но без мысли голос – всего лишь эхо, именно так была наказана нимфа Эхо, ее голос мог повторять только чужие слова. Артикуляция, оглашение  означает «произнести вслух». Для того, чтобы произнести мысль-слово, нужен уникальный инструмент – человеческий голос. Но ведь существует и внутренний голос, «не-оглашающий», но также вербализующий мысль. А значит, не только речь, но и ее инструмент – голос – может существовать в двух ипостасях: голос звучащий и голос внутренний. Эта данность подтверждается и лексикографическими источниками: «Голос 3. Переносно. Внутреннее чувство, ощущение. «Внутренний голос, так часто обманывающий влюбленных, шептал ему» (БАС); «Голос 5. Внутреннее  побуждение, осознание  чего-л.  Голос  рассудка; Г. сердца; Внутренний, тайный  голос» (БТС – 2002);подчеркнем, что в более позднем толковом словаре отсутствует помета «перен.».

Итак, существует внутренняя речь, человек наделен голосом, реализующим язык в речи, и этот голос может быть внутренним. Исключают ли молчание и речь друг друга?  «Голос и молчание – это противоположности, образующие единство. Без молчания нельзя говорить о голосе, а без голоса о молчании» [12]. Вынесенный в эпиграф афоризм Л. Витгенштейна, подводит к мысли о том, что речь и молчание могут быть об одном и том же: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать». Вопрос в том, прекращается ли при этом сам разговор и можно ли допустить, что все тот же разговор и его предмет длятся в молчании, как в иной ипостаси разговора? В ответ на знаменитую фразу М. Цветаевой «поэта далеко заводит речь» у писателя А. Маканина вырывается: – Молчание нас тоже далеко заводит (А. Маканин. Избранное). 

Очевидно, что с этих позиций следует отграничить понятия «молчание» и «тишина». По данным «Словаря русских синонимов и сходных по смыслу выражений» Н. Абрамова интересующие нас языковые единицы рассматриваются как члены синонимического ряда: «Молчание –  молчок, безмолвие, тишина, тишь. Глубокое (гробовое) молчание, мертвая (могильная) тишина; запирательство, замалчивание. Печать молчания на устах. См. безмолвие, тишина проходить молчанием…» (http://slovari.yandex.ru/dict/abramov). Однако  логический анализ языка, оперирующий и экстралингвистическими категориями,    может указать на определенное расхождение смыслов. Так, согласно  М. М. Бахтину: «В тишине ничто не звучит (или нечто не звучит) – в  молчании никто не говорит (или некто не говорит). Молчание возможно только в человеческом мире (и только для человека)» [3, 338]. Развивая логику сказанного, тишина – это мир вокруг человека, молчание – мир самого человека. Как и сама речь, выделившая человека из мира вокруг него. Речь и молчание одинаково предполагают предмет, на который они направлены (или от которого отталкиваются). О чем-то можно в равной степени говорить и молчать. Но есть предметы, о которых больше говорят, так же, как и реалии, о которых больше молчат.

В художественном дискурсе  молчание  может стать тропом, когда речь внезапно обрывается, когда по мнению  автора, никакие слова уже не нужны – все понятно без слов (на письме умолчание обозначается многоточием): Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, / И все – равно, и все – едино. / Но если по дороге – куст. / встает, особенно рябина... (М. Цветаева). Именно об этом многоточии Е. Евтушенко пишет: «И все». Только три точки. Но в этих точках – мощная, бесконечно продолжающееся во времени, немое признание в такой сильной любви, на какую не способны тысячи вместе взятых стихотворцев, пишущих не этими великими точками, каждая из которых  как капля крови, а бесконечно жиденькими словами псевдопатриотические стишки. Может быть, самый высокий патриотизм – он именно всегда таков: точками, а не пустыми словами» [11, 105]. Это утверждение соотносится с мыслью  И. Бродского, высказанной в воспоминании об одном из  его арестов: «Вам ничего не говорят, вы сами все понимаете. Чего уж тут говорить! Никакие интерпретации здесь невозможны» [6, 86]. В статье М. Эпштейна «Слово и молчание в русской культуре» [18] в связи с этим приводится мысль неопифагорейца Аполлония Тианского: «...молчание тоже есть логос». Следовательно,  – слово.  Идея «двух языков» – язык звучащий и «язык молчания» (апофатика) – разрабатывалась уже в XY веке Николаем Кузанским (см. об этом: [15, 265]). Язык молчания – это язык внутреннего голоса: «доброе молчание – чем не ответ?»[10]. Молчание как форму самоуглубления человека практиковали еще пифагорейцы – все наставления учителей осмысливались в молчании и одиночестве.  В христианстве молчание ценилось достаточно высоко, что заложило основы последующего осмысления молчания как достоинства. Но здесь надо иметь в виду именно «доброе молчание», молчание как свободный выбор человека, а не молчание раба, молчание внутренней углубленности, работы мысли, а не молчание политического гнета. «Св. Гр. Синаит в своих наставлениях описывает: «...тихо и без смятения надо взывать к Господу, чтобы глас не расстроил внимания ума...» Слово, как речь как бы приносится в жертву Богу во имя его познания» [9, 582-583], что возвращает к исходной этимологии слова «молитва»: «# meld – молиться, совершая жертву» [8, 803]. По мнению А. Г. Грека, «исключительное место слова молитва по отношению» к двум антонимичным классам лексем говорить – молчать связано с его семантикой, в которой два семантических признака «речь» и «молчание» могут утрачивать свою полярность.

Молчание может обсуждаться не только в религиозно-мистическом, ритуальном, эзотерическом контексте. Оно актуально и в условиях реальной повседневной коммуникации, когда говорение и молчание, сменяя друг друга,  сплетают канву  общения, т. е. речи: - Кира, - прервал он ее монолог, хотя она давно молчала – весь монолог он прокрутил в голове... (Т. Устинова. Развод и девичья фамилия).

Признано, что для того, чтобы речевое событие состоялось, субъекту необходимо прямое или косвенное присутствие другого, поскольку  по своей природе речь диалогична «в смысле удержания ее субъектом другого-перед-собой» [16, 447]. Диалогична  и внутренняя речь. Собеседником может стать образ друга, врага, любого оппонента, alter ego, небо, Бог... Для чего человек вступает  в коммуникацию? В известной пирамиде человеческих потребностей, предложенной американским психологом А. Маслоу, выделяются базовые биологические и высшие потребности человека [13]. Концепция мотиваций А. Маслоу состоит из пяти уровней: физиологические потребности, потребность безопасности, потребность взаимоотношений, необходимость уважения, необходимость самореализации. Совершенно очевидно, что для всех пяти уровней внешняя речь является инструментом достижения цели. Но высшие цели данной пирамиды предполагают как существенный компонент рефлексию, язык которой в большей части – внутренний.

Бинарная оппозиция в лингвистике – одно из понятий дифференциального анализа, в основе которого лежит принцип «да/нет, +/- , 1/0». С этих позиций речь – это«+», «да», «1», молчание –  «-», «нет», «0». Согласно «Философии причастности» М. М. Бахтина, слово – всегда поступок. Отметим знаком «+». А молчание? Является ли молчание поступком? Снова обратимся к идеям М. М. Бахтина, считавшим, что необходимым признаком любого коммуникативного высказывания является его обращенность, адресованность. Согласно «Теории речевых актов» Дж. Остина, любой речевой акт – это многомерное целое, включающее в себя адресанта и адресата речи [14]. По М. М. Бахтину,   высказывание приобретает смысл только в контексте, в конкретное время и в конкретном месте. В конкретной ситуации речевого акта молчание может стать  разновидностью формы ответа, следовательно, налицо речедействие. Более того, в конкретной ситуации оно может быть и поступком, ответом, доведенным до высшей точки протеста – полного отсутствия слов. Отметим знаком «+» обе разновидности речи, внутреннюю и внешнюю. Далее: значение речевого акта не сводится только к значению входящего в него пропозиционального содержания, следовательно, сказанное поддается интерпретации. Можно ли интерпретировать чье-то молчание? Мы всегда можем предположить, что некто скрывает что-либо, обиделся, не доверяет, задумывает что-то и т. д.). Возможно ли интерпретировать молча, ведя беседу с образом собеседника? Снова «+» для речи внешней и внутренней. Анализируя семантику глагола «молчать», Н. Д. Арутюнова фиксирует, что он «предполагает возможность выполнения речевого действия» и что выбор между «речью – не-речью» также является речевым актом [1, 418]. Сказанное дает основание рассматривать молчание как разновидность речедействия. Отметим знаком «+». На таблице представлены результаты дифференциального анализа рассматриваемой бинарной оппозиции  «говорить – молчать»: 

Очевидно, что феномен человеческой речи, также, как и язык, двухмерен – доступен для наблюдения, но при этом он является и объектом «идеальной» природы. Поэтому в соотношении «говорить – молчать» мы будем сопоставлять факты и ряд допущений. Правомерно ли рассматривать речь и молчание как один, но разнонаправленный акт? И возможно ли считать, что слово произнесенное и слово не-произнесенное – это все та же мысль, обретающая плоть в этом слове, и что «звук непроизнесенного слова громче, чем раскат грома или бой барабана» (Гуань –цзы)? Полагаем, что в конкретном контексте молчание может быть рассмотрено как разновидность речевого акта.

Литература:

1.     Арутюнова Н. Д.  Феномен молчания. // Язык о языке. М., 2000.

2.     Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

3.     Бахтин М. М. Из записей 1970-71 годов. // Эстетика словесного творчества. М., 1979

4.     Вардзелашвили Ж. А. «Я-говорящий» как прагматический параметр речевого акта» // Сопоставление как метод исследования и обучения языкам. Т. II, Тб., 2005.

5.      Витгенштейн Л. Философские исследования. // Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994.

6.     Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.. 2003.

7.     Выготский Л. С. Мышление и речь. М., 2001.

8.      Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т. II, М., 1974.

9.     Грек А. Г. О словах со значением речи и молчания в русской духовной традиции. // Логический анализ языка. М., 2003.

10.                  Даль Вл. Пословицы русского народа. Пословицы русского народа. М., 1957

11.                   Евтушенко Е. Русская речь. М.,  1996

12.                   Зобова М. Р. Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. // Материалы международной конференции. СПб., 1997

13.                   Маслоу А. Farther Reaches of Human Nature. 1971

14.                  Остин Дж. Слово как действие. // Новое в зарубежной лингвистике., вып XYII, 1986.

15.                  Степнов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры (3-тье издание). М., 2003.

16.                  Старовойтенко  Е. Б. Современная психология: формы интеллектуальной жизни. М., 2001

17.                   Хайдеггер  М. Время картины мира. М., 1993.

18.                  Эпштейн  М. Слово и молчание в русской культуре. http://magazines.russ.ru/zvezda/2005/10/ep12.html

Summary

Given article offers a differational analysis of a binary opposition "to speak- to be silent". The results of this analysis leads us to a conclusion that in a certain context silence can be a  type of a speaking act.

        В каталог