СЕМАНТИЗАЦИЯ ЗНАКА. МНОГОТОЧИЕ КАК СИМВОЛИКА МОЛЧАНИЯ

СЕМАНТИЗАЦИЯ ЗНАКА. МНОГОТОЧИЕ КАК СИМВОЛИКА МОЛЧАНИЯ

(Опубликовано: Славистика в Грузии, ТГУ. Вып. 10. Тб., 2009)

Традиционно пунктуация исследуется в языкознании с функционально-грамматической точки зрения. Однако антропоцентрическая парадигма новейшей лингвистики допускает известную смену ракурса анализа, когда объектом становится не внешняя, но внутреняя сторона знака, «свернутое» в этом знаке эмоциональное состояние человека-говорящего.

На то, что знаки препинания наделены гораздо большей энергией, чем просто расчленять речь, указывал еще И. А. Бодуэн де Куртене. Так, согласно И. А. Бодуэну де Куртене, «имеются две главные категории знаков препинания. 1) Одни из них относятся только к морфологии писанной речи, т.е. к ее расчленению на все более мелкие части (точка, двоеточие, запятая, точка с запятой). 2) Другая категория знаков препинания, имея тоже отношение к морфологии или расчленяемости писанной речи, подчеркивает главным образом семасиологическую сторону, указывая на настроение говорящего или пишущего и на его отношение к содержанию письменно обнаруживаемого». И. А. Бодуэн де Куртене относил многоточие к «особого рода знакам препинания (...), когда что-то не доканчивается или подразумевается» (1, с. 238-239). Следовательно, многоточие как знак имеет отношение к морфологии и «расчленению речи» – назовем это прямым значением данного знака. Но многоточие может передавать на письме и целый спектр чувств, эмоций, настроений, стоящих за нежеланием облекать мысль в слова, и эта его функция, наполняющая знак экзистенциональной составляющей, переводит его в категорию символа, кода. Еще в 1925 году в Словаре литературных терминов зафиксировано, что «многоточие издавна употребляется в литературе, заменяя то, чего автор не может или не хочет сказать, но что предоставляет угадыванью» (2).

Поскольку многоточие – это, в первую очередь знак, рассмотрим его с позиций семиотики. Известно, любой знак характеризуется двумя сторонами: означающей и означаемой. В трудах американского логика Ч. Пирса разграничиваются «материальные качества знака» (его означающее) и «непосредственная интерпретация знака» (его означаемое). Знаки, по Пирсу, обладают различными свойствами, на основании которых можно выделить три основных типа знаков: иконический, предполагающий сходство между означающей и означаемой сторонами знака; знак-индекс, в котором фиксируется реально существующая смежность означающего и означаемого, например, стрелка-дорожный указатель; знак-символ, который основан на условной смежности означающего и означаемого. При этом существенно, что для его смыслового наполнения и функционирования внешнее сходство или физическое взаимодействие с означаемым не является необходимым условием (3).

К какой из перечисленных разновидностей может быть отнесено многоточие? Полагаем, что данный знак поддается синтетическому анализу – с точки зрения семантики для выявления смыслового наполнения знака и сквозь призму прагматики, когда во главе угла реализация знака в контекстуальной рамке, преломленная через сознание субъекта. Категория субъекта в прагматике – научная абстракция; предполагается, что это понятие расслаивается на множество «Я», в том числе, «я» – субъект речи и «я» как внутреннее «Эго», контролирующее самого субъекта, знающее цели говорящего (лгать, сказать правду, недоговорить, умолчать и т. д.), следовательно – интерпретирующее.

Ниже предлагается анализ процесса семиозиса – функционирования – знака «многоточие», взятого не в его прямом семиотическом значении графически организовывать и членить письменный (печатный) текст (4, с. 406), но как графический знак-сигнал возможности продолжения, умолчания, безмолвия, тишины, паузы, избыточности слов...

Процесс семиозиса включает в себя следующие четыре фактора:

1) нечто, выступающее как знак – в нашем случае три точки;

2) то, на что указывает знак (для многоточия – формальный пропуск, либо недосказанность, прерванность и т. д.);

3) «воздействие, в силу которого соответствующая вещь оказывается для интерпретатора знаком»;

При этом принципиальным является то, что все перечисленные факторы – реляционные, т. е. приобретаются в функциональном процессе семиозиса. Поэтому знаки, которые указывают на один и тот же объект, не обязательно должны оказывать одинаковое воздействие. В каждой конкретной ситуации данный знак может выражаться с разной степенью и по-разному быть интерпретированным. Знак, поддающийся интерпретации, знак, зависящий от ситуации и фигуры «Я» – интерпретатора, – это символ, открытый к расширению и сужению означаемого.

О чем молчит многоточие? Три точки, поставленные автором в любом отрезке письменной речи, это, прежде всего, символ. Во-вторых, это – синтетический знак, который реализуется в тексте в двух ипостасях: как способ передачи мысли (модус текста) и как и сам факт повествования (диктум). И это многоточие, несомненно, уже не графический знак, но троп. Такое многоточие может быть знаком, разрывающим линейное время на дискретные отрезки, может сгущать его до полного отсутствия движения, настраивая читателя на особое состояние внутренней тишины, перехода от внешнего к внутреннему.

Поскольку именно художественный дискурс, а в большей степени – поэзия выявляют весь диапазон возможностей языка, когда в узлах ткани вдруг прочитываются метафизические смыслы, невозможные в обыденном слоге, мы обратились к языку Иосифа Бродского, идиостиль которого отличается намеренной сбивчивостью речи, паузами, недосказанностью.

Обратимся к поэтическим текстам. Отобранный материал демонстрирует, что наиболее частотным в поэзии И. Бродского является употребление многоточия как символа:

2. метафизической паузы в конце текста (додумайте, домыслите)

3.метафизической паузы в середине текста (подумайте об этом)

5. недосказанности, умолчания, возможности продолжения:

6. избыточность слов – все ясно и без объяснений:

Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо

тела. Многоточие шинели. Вместо мозга - запятая.

7. перехода от внешней речи к внутренней, рефлексия:

К сожалению, в журнальной статье не представляется возможным более подробно представить собранный материал. Анализ поэтических текстов автора позволил прийти к следующим выводам. Многоточие в текстах И. Бродского может быть знаком, передающим широкий спектр эмоций и психологического состояния автора. Оно носит экспрессивную функцию, может быть заместителем слов, причем, как по причине особого волнения, когда единственно правильные слова не подчиняются воле автора, так и тогда, когда любое слово в силу очевидности происходящего становится избыточным. Так, воспоминая об одном из своих арестов, И. Бродский рассказывает: «Вам ничего не говорят, вы сами все понимаете. Чего уж тут говорить! Никакие интерпретации здесь невозможны» (5, с. 86).

Эта более, чем условная классификация позволяет, тем не менее, говорить о том, что многоточие у Бродского – это и троп, и символ, открытый к интерпретации, «втягивающий» читателя в диалог-размышление. Но для того, чтобы он состоялся, поэту обязательно нужна пауза. Что-то должно прежде прекратиться: бег времени, суета, другие разговоры, звуки. Ему нужна тишина. В этой тишине может перестать звучать само слово. Но мысль будет длиться. Тишина, пронизанная мыслью, это – качественно иное состояние. Здесь начинается молчание.

В статье «Что может высказать молчание? Или два предела речи»[2] мы попытались проанализировать феномен молчания, отталкиваясь от известного изречения Л. Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» (6). Естественным был вопрос, прекращается ли в молчании разговор; можно ли допустить, что все тот же разговор и его предмет длятся? Вспомним, как словно бы в ответ на знаменитую фразу М. Цветаевой «поэта далеко заводит речь» у писателя А. Маканина вырвалось: – Молчание нас тоже далеко заводит (А. Маканин. Избранное). Такое молчание, как и речь, предполагает предмет, на который оно направлено. О чем-то можно в равной степени говорить и молчать. Но есть предметы, о которых больше говорят, так же, как и реалии, о которых больше молчат. (7, с. 9-13). И именно такое молчание многоточием врезается в поэзию Бродского.

1. Бодуэн де Куртене И. А. Избранные труды по общему языкознанию. М., 1962.

3. Пирс Ч. Элементы логики. Grammatica speculative// Семиотика. М., 2001.

4. Большой энциклопедический словарь. Языкознание. М., 1998.

5. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2003.

6. Витгенштейн Л. Философские исследования. // Витгенштейн Л. Философские работы. (ч. I.) М., 1994.

7. Вардзелашвили Ж. Что может высказать молчание? Или два предела речи //Вербальные коммуникативные технологии. Материалы международной научной конференции. Тб., 2008

Given article suggest analyzing suspension points not as a graphic sign, but from a point of it’s semiosis in an artistic discourse. In this discourse suspension points become a symbol of what the author leaves for the reader, and the reader’s ability of ‘guessing’. Reserve, over-whelming amount of words, a metaphysical silence, full silence, and an opportunity to chose and interpret, are all left for the reader.

What is the suspension being silent about? Three full-stops that an author puts in any part of a written speech are firstly a symbol. Secondly, this is a synthetic sign that embodies two things in the text: it is a means of transferring the idea (modus of the text) and also shows the fact of narration (dictum). Theoretical discussions are illustrated with examples from I. Brodsky’s poems. It has been clarified that the most frequent use of suspension points in Brodsky’s poetry (through the prism of the interpreter’s figure) is:1) as a key that dictates the tonality that is necessary for the dialogue; 2) the silence (the lasting time that is not filled with any kind of action); 3) reserve, silence, the possibility of continuation; 4) over-whelming amount of words – everything is clear without explaining; 5) transition from external to internal speech, reflection.

[1] в терминологии Ч. Морриса, фигура наблюдателя - у У. Эко.

[2] Ж. Вардзелашвили Что может высказать молчание? Или два предела речи //Вербальные коммуникативные технологии. Материалы международной научной конференции. Тб., 2008