Ж.А. Вардзелашвили В каталог
Метафизика знака: роль многоточия в русских и английских поэтических текстах И. Бродского
1. Одним из наименее разработанных аспектов филологического анализа поэтического текста является функционирование знаков препинания в его графической канве. Речь, в частности, идет о многоточии. Согласно канонам семиотики у многоточия как у знака есть означающее (материальные качества знака) и означаемое (его непосредственная интерпретация, которая предполагает раскрытие уровней значения и расшифровку смысла).
Еще И. А. Бодуэн де Куртенэ указывал на то, что знаки препинания наделены гораздо большей энергией, чем просто расчленять письменную речь. По мысли ученого, многоточие относится к «особого рода знакам препинания», оно необходимо, когда «что-то не доканчивается или подразумевается» (1962). На особую роль многоточия указывает и дефиниция одного из старейших Словарей литературных терминов (1925): «Многоточие издавна употребляется в литературе, заменяя то, чего автор не может или не хочет сказать, но что предоставляет угадыванью». Полагаем, что даже этот краткий обзор по вопросу дает основание для анализа функционирования многоточия как синтетического знака, раздвинув границы традиционного лингвистического подхода – «графически организовывать и членить письменный (печатный) текст» (БЭС. Языкознание: 1998).
Что же касается обращения именно к поэтической форме, воспользуемся словами Сергея Аверинцева: «...Стих выбран для рассуждения, именно стих, просто потому, что в нем концентрированнее и осязаемее присутствует то начало, без которого невозможна, конечно, и проза...» («Ритм как теодеция»: 2001).
Понимание стихотворения начинается со слов, однако смысл поэтического текста не изоморфен словарным значениям. Поэтический текст только формально скован графически – он создается непрерывно, снова и снова, требует соучастия в движении мысли и души, он переживает трансформации, вызванные глубинными интертекстуальными сцепками памяти, семантическими ассоциациями, культурной традицией, нравственными мотивами... Но следование за мыслью автора, «вычитывание» идей и смыслов почти всегда начинается с графических знаков на бумаге.
2. Вопрос, который рассматривается ниже, состоит в следующем: является ли знак-многоточие графическим маркером, влияющим на разрастание смыслового поля отдельной макроструктуры? Мы исходим из презумпции, сформулированной Ю. М. Лотманом: «в поэтическом тексте все элементы взаимно соотнесены и соотнесены со своими нереализованными альтернативами, следовательно, семантически нагружены» («О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста»: 1996). Исходя из этого положения, можно допустить, что знак-многоточие, введенный в графику поэтического текста: а) семантически нагружен; б) наряду с другими знаками структуры служит для экспликации особого рода состояния и мыслей автора; в) может быть декодирован как знак метафизической паузы в авторском голосе, которая уводя от частного, задает «меру всеобщего». Сказанное, на наш взгляд, может быть верифицировано пронзительными автобиографичными строками Иосифа Бродского: «Все то, что я писал в те времена,// сводилось неизбежно к многоточью.» (В озерном краю).
Если многоточие рассматривать как синтетический знак, то можно предположить, что в тексте он реализуется как способ передачи мысли (модус текста) и как и сам факт повествования (диктум). Такое многоточие может быть знаком, разрывающим линейное время на дискретные отрезки, может сгущать его до полного отсутствия движения, настраивая читателя на особое состояние внутренней тишины, перехода от внешнего к внутреннему. Может ли многоточие быть знаком-символом избыточности слов? Если – да, такое многоточие приобретает статус тропа. На основании сходства по функции и сам номинант знака может давать метафорические ассоциации, например у Бродского: «Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо//тела. Многоточие шинели*. Вместо мозга - запятая.// Вместо горла - темный вечер.» (Представление).
Существенно, что все перечисленные факторы являются реляционными, они приобретаются в функциональном процессе семиозиса, соответственно, даже указывая на один и тот же объект, знак не обязательно должен оказывать одинаковое воздействие, поскольку его интерпретация связана с расширением или сужением означаемого.
3. Приведенные ниже рассуждения основаны на сопоставительном анализе функционирования знака-многоточие в русских и английских поэтических текстах И. Бродского и носят прикладной характер. Работа по данной проблеме является логическим продолжением начатого несколько лет назад исследования семиозиса многоточия в идиостиле поэта на материале поэтических текстов Бродского на русском языке (см.: Вардзелашвили 2009). В указанной работе был сделан вывод о том, что в графике поэзии И. Бродского многоточие достаточно частотно, оно отражает особенность его идиостиля, отличающегося намеренной сбивчивостью речи, паузами. Как символ метафизической паузы многоточие может встречаться в начале, середине и в конце текста. Многоточие у И. Бродского может быть интерпретировано как знак недосказанности, умолчания, возможности продолжения; как символ тишины, длящегося времени, не заполненного действием, но только мыслью: «Так тонок голос. Тонок, впрямь игла./ А нити нет... И он так одиноко// плывет в снегу. Повсюду холод, мгла...// Сшивая ночь с рассветом... Так высоко!» (Большая элегия Джону Донну); как знак избыточности слов или как маркер внутреннего диалога, перехода от внешней речи к внутренней (рефлексия): «…Жизнь, которой,//как дареной вещи, не смотрят в пасть,//обнажает зубы при каждой встрече.//От всего человека вам остается часть//Речи. Часть речи вообще. Часть речи.»(Из цикла «Часть речи»); как знак, обозначающий паузу при неожиданном переходе от одной мысли к другой: «Помнишь, Постум, у наместника сестрица?//Худощавая, но с полными ногами.//Ты с ней спал еще...Недавно стала жрица.» («Письма римскому другу»). Таким образом, многоточие у Бродского может быть знаком, передающим широкий спектр эмоций и психологического состояния автора, выполняет экспрессивную функцию, может быть заместителем слов, причем, как по причине особого волнения, так и тогда, когда любое слово в силу очевидности происходящего становится избыточным. Поэт словно берет паузу, обозначив ее тремя точками. Ему нужна тишина, в которой не звучит даже слово. Только мысль. И «всепроникающая человечность».
В Нобелевской речи Бродский, назвав себя человеком, чей родной язык – русский, говорит о зависимости поэта от языка, о том, что язык «ему подсказывает или просто диктует следующую строчку».
О причинах обращения Бродского к английскому языку написано очень много. Но в критике не перестает обсуждаться вопрос, владел ли Бродский английским как поэт? Общеизвестно, что английские поэтические тексты Бродского составляют переводы, сделанные англоязычными поэтами и переводчиками (с годами он все меньше доверял им свои стихи, поэтому принимал активное участие в переводах), авторские переводы и оригинальные стихи, написанные на английском. Авторские переводы и стихи, написанные на английском, вызывали неоднозначное отношение: непривычная рифмовка и строгая метричность, не всегда понятные атрибуты эпохи в словах, стилистическая и грамматическая сочетаемость, контрапункт эмоций и мыслей...
Здесь вновь необходимо вспомнить, что по Бродскому, поэту язык «подсказывает или просто диктует следующую строчку». По этой логике допустимо, что вибрации-«подсказки» английского языка не всегда улавливались ухом, привыкшим к иной «музыке сфер», и тогда поэт шел не по знакам-подсказкам английского языка, а вслепую, за мыслью и чувством. Естественно, что вопрос затрагивает не только разность языков, но и несхожесть культурных кодов, традиций, эстетических представлений, что затрудняло соучастие читателя в движении за мыслью и душой поэта. В этой связи интересно исследование А. С. Волгиной «Функции заглавия в автопереводах Иосифа Бродского» (2003). Автор отмечает, что поэт озаглавливает на английском те стихи, которые в русском оригинале не имеют заглавия и в сборниках даются по первой строчке с многоточием, например: «То не Муза воды набирает в рот…» – “Folk Tune” (Народная песня), «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» – “May 24, 1980”. Адресованные англоязычному читателю заголовки выполняют объяснительную и «указующую» функцию. Русский читатель вступает в диалог с поэтом с многоточия.
Сопоставительный анализ частотности многоточия в русских оригиналах и английских переводах, а также наблюдения над процессом семиозиса многоточия, так, как этот знак понимается нами, представляются релевантными исследованию глобальной темы «И. Бродский и Joseph Brodsky».
Post scriptum: последний англоязычный сборник Бродского называется “So Forth” – «И так далее», что тоже может быть означающим знака-многоточие.
Литература:
1. Аверинцев С. С. Ритм как теодеция.// Новый мир. М., 2001. № 2.
2. Бодуэн де Куртене И. А. Избранные труды по общему языкознанию. М., 1962.
2. БЭС. Языкознание. М., 1998.
3. Дынник В. Знаки препинания//Словарь литературных терминов. (Т. 1). 1925; режим доступа: http://feb-web.ru/feb/slt/abc/lt1/lt1-2692.htm
3. Волгина А.С. Функции заглавия в автопереводах Иосифа Бродского.//Поэтика И. Бродского. Тверь, 2003.
4. Вардзелашвили Ж. Семантизация знака. Многоточие как символика молчания. //Славистика в Грузии. ТГУ. Выпуск 10. Тб., 2009.
5. Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста. СПб., 1996.
6. Сочинения Иосифа Бродского. СПб., 1997-1998.