Концепт как лингвистическая категория – «конструктивная сущность»

Концепт как лингвистическая категория – «конструктивная сущность»

(Опубликовано: Тбилисский государственный университет. Филологический факультет. Сборник научных трудов. Тб., 2004, с.39-45)

К языковым категориям относится «любая группа из элементов, выделяемая на основании какого-либо общего свойства; это параметр, признак, по которому обширная совокупность однородных языковых единиц разбивается на ограниченное количество непересекающихся классов, члены которого характеризуются одним и тем же значением данного параметра/признака» (1, с. 215). Выделяя универсальную категорию, ее необходимо соотнести с таким объемом понятий, как категориальное множество, категориальное значение, категориальные признаки, категориальный принцип системно-языковой организации и категориальные функциональные характеристики[1].

Типы категорий различаются в зависимости от состава множества, от характера признака, положенного в основу категоризации, и его отношения к классам разбиения. Так, категоризируемое множество может состоять из единиц односторонних – фонем (например, категория глухости/звонкости); множество может состоять из единиц двусторонних – слов, словосочетаний/предложений. В таком случае категоризация будет проводиться по какому-либо семантическому или синтаксическому признаку.

Несмотря на разнообразие толкования концепта, исследователи едины во мнении, что концепт – это условная ментальная структура. Он имеет чисто когнитивный статус и не существует вне мышления. Сложность концепта состоит в наличии двусторонней связи между языком и сознанием, т. к. категории сознания реализуются в языковых категориях и одновременно детерминируются ими; культура детерминирует концепт (т. е. концепт – ментальная проекция элементов культуры). Соотношение феноменов «язык» и «культура» крайне сложно, поскольку язык является одновременно и частью культуры, и внешним для культуры фактором; язык и речь – сферы, в которых концепт опредмечивается. Понятие-мысль, будучи обозначенным словом, становится концептом. С позиций когнитивной лингвистики доказано, что использование термина «понятие» в традиционном понимании не отвечает требованиям современного этапа в науке о языке. Именно концепт соответствует представлению о тех значениях, образах, этноспецифике, на которые человек опирается и которыми оперирует в процессе мышления. В нем отражена суть гносеологического процесса и человеческого функционирования.

Речевая деятельность эксплицирует, превращая в сукцессивные «те свернутые интеллектуально-оценочные процессы, которые сначала извлекают, а затем соотносят значения и смыслы употребляемых и воспринимаемых слов.Указанное свойство… требует обоснования на опыте анализа более сложной, чем слово… единицы, демонстрирующей всевозможные переходы, зазоры и совпадения содержания…» (3, с.485).

Являясь идеализированным образованием, концепт отличается высокой степненью абстрактности, что априори предопределено его билатеральностью. Концепт – единица когнитивного уровня, следовательно, он вбирает в себя все, что принадлежит природе понятия и значения. Но концепт – это и факт культуры, следовательно, он вбирает в себя и то, что делает его таковым: исходная форма (этимология), аксиологическая оценка, ассоциации, абстракции, ментальные изоглоссы. Сказанное указывает на сложность выработки единства мнений относительно числа семантических параметров, по которым может вестись его изучение (Ляпин 1997; Степанов 1997; Карасик 2001). Слово-номинатор, вербализатор концепта, «приводит в движение» фреймы данного ментального блока. В. Н. Телия (1996) предлагает рассматривать концепт как информацию, объединенную и структурированную в виде фрейма. Следовательно, человек мыслит концептами, которые суть квинтэссенция индивидуальных речемыслительных актов.

Концепты конденсируют коллективное сознание, выступая в качестве дискретной единицы, «которая хранится в национальной памяти носителей языка в вербально обозначенном виде» ( 4, с. 53). Из сказанного следует, что в концептах хранится не только индивидуальное знание и опыт, но и знание, общее для всего данного лингвистического сообщества; они – «в некотором роде «коллективное бессознательное» современного … общества» (5, с. 9). А отталкиваясь от гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уороффа, можно, по всей видимости, говорить и о концептах-универсалиях. Практически во всех языках мира есть слова, отмеченные особенной смысловой и эмоциональной нагрузкой: Бог, отец, мать, вера, жизнь, смерть, любовь… Они репрезентируют соответствующие концепты, которые являются универсально ценностными, наиболее осмысленными и в силу этого наиболее сложными по своей архитектонике. Такое понимание концепта «позволило сделать акцент на психофизиологических и логико-семантических отношениях языковых единиц, тем самым сделать реальный шаг к снятию антонимии «язык как система и язык как речь» (6, с. 23).

Вслед за С. Х. Ляпиным, В. И. Карасиком (1997) под концептом мы понимаем многомерное дискретное культурно-значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, опредмеченное в той или иной языковой форме.

Как уже отмечалось, представительство концепта в языке чаще всего приписывается слову (Вежбицкая 1997; 1999; Арутюнова 1999; Нерознак 1998). Слово-номинатор получает статус имени концепта – языкового знака, который передает общее содержание концепта наиболее конкретно, концентрированно и адекватно. Концепт является единицей более абстрактной и объемной, чем слово. Являясь условной единицей, связующей мышление и речь, концепт нематериален, его материализация, языковое выражение осуществляется посредством слова. В таком случае логичен вопрос: насколько реальны концепты? «Не изобретения ли они исследователя? в какой мере они существуют для людей данной культуры? в какой мере они реальны? и, следовательно, в какой мере они вообще существуют» (5, с. 41). И как следует мыслить концепт для того, чтобы создать его логическую конструкцию, которая будет адекватной данной абстракции?

Учение о различных видах существования восходит к античным философам. Намеченное уже Аристотелем, оно было разработано средневековыми схоластами. Отсюда берет начало европейская традиция различать два вида существования, закрепившаяся в философии, религиозных представлениях и отчасти в быту. Это – существование во времени, в данном, действительном мире, за которым закрепилось название «экзистенция». И существование вне времени – в ментальном мире, в воображении, либо – в логическом смысле. Такой вид существования получил название «субзистенция».

«Сущности» в абстрактном смысле не «экзистируют», что не отрицает их существования, но это иной тип существования. Таковы, к примеру, математические абстракции: «Что математические предметы не являются сущностями в большей мере, нежели тела, и что они по бытию не предшествуют чувственным вещам, но только логически, а также, что они не могут где-либо существовать отдельно, об этом теперь сказано достаточно; а так как они не могли существовать и в чувственных вещах, то ясно, что они либо вообще не существуют, либо существуют в особом смысле и вследствие этого – не непосредственно: ибо о бытии мы говорим в различных значениях» (7, с. 209). Аналогична природа магнитного поля. Оно не существует как материальная данность, но влияние его не вызывает сомнений. Образы искусства также ведут особое существование – они являются изображением постигаемого мыслью, идеальной сущностью.

Что касается лингвистики, то к настоящему моменту в ней сложилась традиция различать в языке разные уровни, которым в теории соответствуют разные типы абстрактных объектов. «Если непосредственно наблюдаемым единицам языка (например, звукам речи) соответствуют конкретные понятия теории (например, понятия звука речи), то единицам, непосредственно не наблюдаемым (например, звукотипам), соответствуют абстрактные понятия теории (например, одно из понятий фонемы)» (5, с. 161-162). Различие разных уровней лингвистических реалий и есть по сути переход в процессе познания языка от сущностей одного порядка к сущностям другого, более высокого. На уровне семантики такая разноуровневость прослеживается в противопоставлении непосредственно наблюдаемой семантики слова в высказывании и «глубинной семантики». Если вернуться к примеру с фонемой, то она выступает как научная абстракция, которая, в свою очередь, может быть отождествляющей, обобщающей и реляционной. При ее описании можно встретить разные термины: фонема как «конструктивная сущность», «конструкт», «принцип», «закон» и др. Но, как считал А. Ф. Лосев, «все термины то более, то менее односторонни в сравнении с термином «конструктивная сущность» (8, с. 76). По Лосеву, «самоположенность сущности в ее собственных границах означает, что предмет становится видимым для ума, то есть эйдосом» (9, 732)

Нам представляется, что термин «конструктивная сущность» удобен и для определения концепта. Концепты конструируют и реконструируют, они (в таком же примерно соотношении, как моно- и полисемичные слова) являются многуровневыми образованиями, следовательно, при исследовании это образование необходимо выстроить, сконструировать. Концепты представлены фреймами, гельштатами, скриптами, и их также конструируют.

По мнению уже цитированного здесь Ю. С. Степанова, «язык представляет собой объективно существующий наиболее полный образец иерархической системы, в которой воплощен принцип «единичное – особенное – всеобщее». Лингвистические категории наблюдаемого уровня… объективно существуют как отдельное (в философском смысле термина…)… лингвистические категории-конструкты… объективно существуют лишь через отдельное и особенное» (5, с. 168).

Из всего вышеизложенного следует, что концепты: а) сущности, которые в системе языка существуют лишь через отдельное и особенное; б) представляют собой конструктивные сущности, или конструкты.

Итак, в системе языка можно выделить (на основании уже названных параметров и свойств) языковые элементы – концепты, которые представляют собой двусторонние единицы лингвоментального уровня, имеющие план выражения и план содержания. В качестве категоризирующего для данного множества элементов выступает семантический признак. Категориальным значением выступает значение коллокативной субординативной ассоциативности, влекущее за собой развертывание признака, того чувственного образа, который в качестве базового организует лингво-ментальный блок – концепт. Данная категория представляет собой феномен, онтологически связанный с человеком и языком. В ней отражается взаимообусловленность мышления с особенностями языковой реализации. В категории «концепт – конструктивная сущность» экстраполированы единицы ментального лексикона, опредмеченные в языке словесным знаком. В ней реализуются и отражаются мыслительные, языковые и культурные процессы. Концепт как лингвистическая категория – конструктивная сущность – реализуется в системе языка в следующих ипостасях: 1) как знак, имеющий соответствующее содержание; 2) как коммуникативная единица, отражающая специфику ментального своеобразия носителей языка. Единицы языка, вовлеченные в данную категорию, определяются дедуктивно (относительно других абстрактных единиц своего уровня).

Элементы данной категории изоморфны лексической системе языка и представляют собой конструкт, научную абстракцию относительно тех языковых явлений, которые поддаются непосредственному наблюдению.

1. Булыгина Т. В., Крылов С. А. Категории // ЭЛС, М., 1998.

2. Вардзелашвили Ж. А. Категория метафоричности в языке // Славистика в Грузии №3, Тб., 2002.

3. Старовойтенко Е. Б. Современная психология. М., 2001.

4. Бабушкин А. П. Коцепты разных типов в лексике и фразеологии и методика их выявления // Методологические проблемы когнитивной лингвистики. Воронеж, 2001.

5. Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997.

8. Лосев А. Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. М., 1968.

9. Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993.

Concepts themselves are double-sided units of linguistical level which materialize in language by verbal signs. They can be united in linguistic category “Constructive essence” on the basis of categorizive indications and categorizive meaning.

[1] Вардзелашвили Ж. А. Категория метафоричности в языке // Славистика в Грузии №3, Тб., 2002, с. 30-31.